В тени пирамид - стр. 23
– А что у него было в руках, когда он пришёл?
– Скрипичный футляр.
– Он доставал инструмент?
– Нет. В этот день он играл только на моей скрипке.
– С футляром он и ушёл?
– Ага.
– Спасибо. Можешь и дальше ловить рыбу. Ты только не торопись. Большую рыбу нужно к берегу медленно подводить, чтобы леска не порвалась, – улыбаясь, посоветовал Клим.
– Да, – вздохнул малец, – приличный поросёнок сорвался. Но ничего. Я всё равно его вытащу.
– Ну всё, сынок, иди. Нам надобно поговорить, – велел отец, и мальчик, покинув комнату, мигом понёсся вниз по лестнице продолжать удить рыбу.
– Как видите, Несчастливцев всё продумал заранее, – раздумчиво вымолвил Ардашев и спросил: – Вы не знаете адрес покойного?
– Секунду, – вымолвил Папасов и, вынув из внутреннего кармана записную книжку, прочитал: – Вторая Станичная, сорок четыре. Он снимал там комнату. Я всегда беру адреса тех, кто часто входит в мой дом.
– Предосторожность нелишняя.
– Но и она не спасла. А вы собираетесь туда ехать?
– Неплохо бы поговорить с домовладельцем.
– Я с удовольствием составлю вам компанию.
– Прекрасно. Тогда отправимся вместе.
Когда коляска уже бежала по булыжной мостовой Николаевского проспекта, Ардашев спросил Папасова:
– Скажите, Николай Христофорович, а на чём основано мнение, что Несчастливцев покончил жизнь самоубийством?
– Ну как же! Был один. Следов пребывания постороннего или знакомого человека у него в доме не обнаружено. Хозяева тоже никого не видели и не слышали. Осталась недопитая бутылка мадеры и стакан. Играл, говорят, некоторое время на скрипке вечером, а потом перестал. На следующий день из комнаты не выходил. Если бы не его отсутствие в оркестре, никто бы и не поехал к нему. Труп обнаружили только после того, как к нему примчался посланец из театра и хозяин отворил дверь.
– Да, я слышал нечто подобное.
Вскоре коляска остановилась около одноэтажного кирпичного дома по Второй Станичной улице. Ардашев постучал в калитку кольцом ручки.
Появилась какая-то баба лет сорока пяти, в душегрейке и пёстрой косынке.
– Что вам угодно? – спросила она.
– Вы жильё, часом, не сдаёте? – поинтересовался Клим.
– Сейчас пока нет, – замялась хозяйка, – но вообще-то да, можем и поселить, ежели надо.
– Хотелось бы взглянуть на ваши хоромы.
– Заходите. А вы вдвоём будете снимать али один?
– Один.
– Надолго?
– Всё зависит от цены.
– Со столом или без?
– Без.
– Тогда десять рублей в месяц. Только, сударь, дамочек водить строго-настрого возбраняется. И водку с мужем моим пить тоже не дозволю.
– Ох, вы и строги, – улыбнулся Клим, окидывая взглядом помещение. – Это и есть ваша комната?
– Она самая.
Вдруг Ардашев увидел чёрный кофр на стуле.
– А кто у вас на скрипке играет?
– Тут такое дело, – опустив в пол глаза, молвила баба, – не хотела вам говорить… Да уж ладно, – она махнула рукой, – всё одно узнаете, али соседи разболтают… Квартирант у нас был, скрипач, на днях руки на себя наложил. Поговаривают, что у одного богатого грека рисунок стащил, а потом испужался и отравился. Зачем? Греки, что и армяне, – народец ушлый. Русскому человеку отнять у них копейку – всё равно что перед храмом перекреститься. А мне жаль квартиранта. Романом Харитоновичем его величали. Может, слыхали?
– Газеты что-то об этом писали, – уклончиво ответил Ардашев.