В стальных грозах - стр. 28
Тогда же был смертельно ранен и один хорошо мне знакомый унтер-офицер из шестой, брат которого погиб несколькими днями раньше; этот унтер-офицер подорвался на найденной осколочной мине. Он отвинтил взрыватель и, заметив, что высыпанный оттуда зеленоватый порох горит ровно, воткнул в отверстие тлеющую сигарету. Мина, естественно, взорвалась, результат – пятнадцать ран. Вот таким и подобным образом мы нередко несли потери от легкомысленного обращения со взрывчатыми веществами. Очень неприятным соседом в этом отношении был лейтенант Поок, занимавший отдельный блиндаж на левом фланге траншейного лабиринта. Он собрал там целую коллекцию неразорвавшихся крупнокалиберных снарядов и для развлеченья разбирал взрыватели как хитроумные часовые механизмы. Каждый раз я делал изрядный крюк, лишь бы не приближаться к его блиндажу. Довольно часто большие неприятности случались также, когда солдаты сбивали с неразорвавшихся снарядов медные направляющие кольца, чтобы сделать из них нож для бумаги или браслет для часов.
В ночь на 4 февраля мы, отбыв положенное время на позициях, снова расположились в Души. На следующее утро я весьма комфортно и в безоблачном настроении сидел в своей квартире на Эммихплац и пил кофе, когда здоровенный снаряд, предвестник мощного обстрела, разорвался перед моей дверью, выбив окна прямо в комнату. В три прыжка я спустился в погреб, куда уже с удивительной скоростью переместились другие обитатели дома. Так как погреб наполовину выступал над землей и лишь тонкая стенка отделяла его от сада, все сгрудились в узком горлышке короткого тесного туннеля, строительство которого началось несколько дней назад. Жалобно повизгивая, моя овчарка продралась сквозь клубок человеческих тел и, ведомая животным инстинктом, забилась в самый темный угол. Вдалеке регулярно громыхали глухие артиллерийские выстрелы, затем, если досчитать примерно до тридцати, раздавался свистящий вой, сопровождавший подлет тяжелых снарядов, которые с оглушительным грохотом рвались вокруг нашего домишка. Всякий раз по погребу прокатывалась ударная волна, швыряя на черепичную крышу и в окна комья земли и осколки, а в конюшнях тревожно храпели и топтались лошади. К тому же выла собака, а толстый музыкант, едва заслышав вой снаряда, пронзительно вскрикивал, будто ему рвали зуб.
Обстрел наконец закончился, и мы рискнули вылезти на свежий воздух. Опустошенная деревенская улица походила на разворошенный муравейник. Моя квартира выглядела ужасно. У стены погреба земля была во многих местах изрыта, фруктовые деревья повалены, а в воротах издевательски лежал неразорвавшийся снаряд. Крыша превратилась в решето. Половину печной трубы снесло. Рядом, в канцелярии, вездесущие осколки пробили стены и большой платяной шкаф, в клочья изодрав мундиры, висевшие там в ожидании отпуска на родину.
8 февраля участок подвергся мощному обстрелу. Уже ранним утром неразорвавшийся снаряд нашей собственной артиллерии угодил в блиндаж моего правого фланга; к вящей досаде обитателей, он высадил дверь и опрокинул печку. По случаю этого благополучно закончившегося происшествия кто-то нарисовал карикатуру: восемь солдат всем скопом ломятся через дымящую печку в разбитую дверь, а в углу зловеще поблескивает невзорвавшийся снаряд. Позднее, ближе к вечеру, нам раздолбали еще три блиндажа; к счастью, только один человек получил легкое ранение колена, поскольку все, кроме часовых, укрылись в туннелях. На следующий день при фланговом обстреле рядовой моего взвода Хартман был смертельно ранен в бок.