Размер шрифта
-
+
В смирительной рубашке. Стихи первых парижских лет - стр. 13
«Любимое моё отдохновенье…»
35
На кожу рук, на кожуру перчаток
Слеза стекает, как прозрачный пот.
Зелёный снег и месяца начаток.
Вот Цезарь, Форум, клык Тарпейский вот.
Противиться немыслимо, не мыслю.
Стою молчу, иду молчу, молчу.
Три чашки на железном коромысле:
Декабрь и сон любовь ли вздымет чуть.
Как неразумно мы щадили нежность.
Ослушался зазнавшийся слуга,
Что был до смеха раболепен прежде.
Ах, в расточенье множатся блага.
Ах, ах да ах, разахался я что-то.
Не привыкать к безведрию судьбы,
Печаль неудержима как икота.
Спиной, но в спину как бревно дыбы.
Сон укорочен, ты взываешь глухо:
«Пойдёмте, холодно, уж поздний час».
Но я как веко закрываю ухо,
Так в декабре случается подчас.
1924
36
Илье Зданевичу
Венок сонетов мне поможет жить.
Тотчас пишу. Но не верна подмога.
Как быстро оползает берег лога!
От локтя дрожь на писчий лист бежит.
Пуста души медвежая берлога.
Бутылка в ней, газетный лист лежит.
В зверинце городском, как Вечный жид,
Хозяин ходит у прутов острога.
Так наша жизнь, на потешенье века,
Могуществом превыше человека
Погружена в узилище судьбы.
Лишь пять шагов оставлено для бега,
Пять ямбов, слов томительная нега.
Не забывал свободу зверь дабы.
37
Не забывал свободу зверь дабы,
Летает дождь перед его глазами.
Он встрепенулся, но отстал и замер.
Увы, в безделье счастливы рабы.
По нас: судьбу на двор вози возами.
По-Божьему: щепоткою судьбы.
Промеж сердцами сотни вёрст ходьбы,
И се в верхах, а мы идём низами.
Не покладаем утренний покос
Бесславной жизни лицевых волос
Под бритвою, направленной до казни.
Так сон и смерть, не причиняя боль,
Всечасно укорачивают голь
Земную, что не ведает боязни.
1924
38
Как в ветер рвётся шляпа с головы,
Махая невидимыми крылами,
Так люди, перешедшие на Вы,
Стремятся разойтись к своим делам.
Как башмаки похожи на котурны,
Когда сквозь них виднеются персты.
Доходит жизнь до неурочной урны,
И станет тень твоя, чем не был ты.
Как любим мы потёртые пальто,
Что пулями пробитые мундиры.
Нам этой жизни тление свято
И безразличны неземные клиры.
И как лоснятся старые штаны
Подобно очень дорогому шёлку,
Докучливые козни Сатаны
Вместим в стихи, не пропадут без толку.
Прекрасен наш случайный гардероб,
Взошлём хвалы небесному портному.
Как деревянный фрак скроит он гроб,
Чтоб у него мы не смущались дома.
1924
39
Я так привык не замечать опасности.
Со всяческим смирением смотрю:
Сгорбилась ты, дела приведши в ясность.
Сгорбилась ты, похожая на труп.
Мы вместе ждём пришествия судьбы.
Вот дверь стучит: она идёт по лестнице.
Мы вместе ждём. Быть может, час ходьбы,
Быть может, месяц. Сердцу месяц лестней.
Но, ох, стучат! Мы смотрим друг на друга.
Молчание… Но, ох, стучат опять.
Быть может, от ужасного досуга
Не сможем дверь отверзть, отнять от полу пят.
Но ты встаёшь. И шасть идёшь не к двери,
К окну. В окно, над крышами кружа.
И я, едва освобожденью веря,
Берусь за ключ, действительно дрожа.
40
Над статуей ружьё наперевес
Держал закат; я наблюдал с бульвара.
Навстречу шла, раскланиваясь, пара:
Душа поэта и, должно быть, бес.
Они втекли через окно в кафе.
Луна за ними и расселась рядом.
На острове, как гласные в строфе,
Толпились люди, увлекшись парадом.
Луна присела, как солдат в нужде,
Но ан заречье уж поднялось к небу.
И, радуясь, как и всегда, беде,
Сейсмографы уже решили ребус.
Переломился, как пирог, бульвар.
Назад! на запад, конница небес!
Страница 13