Размер шрифта
-
+
В смирительной рубашке. Стихи первых парижских лет - стр. 12
И вот пред ним огромный вечер вырос
Непобедимый и немой как сырость
Печальный как закрытый на ночь сквер
И вновь луна как неживой пастух
Пасёт стада над побеждённым миром
И я иду судьбой отпущен с миром
Её оставив на своём посту
1924
31
Как сумасшедший часовщик
Моя душа в любви гнездится
Небесный свод колёс звездится
Блистает крышки гладкий щит
Маячит анкер вверх и вниз
Как острый нож двурогий гений
Упорствует пружины фриз
Зловещий что круги в геенне
Станина тяжкая висит
Отточенным блестящим краем
Доскою где растут весы
Железным деревом над раем
И сложный шум журчит сверля
Своей рукою многоперстой
Над полостию мной отверстой
Где жизнь однажды умерла
И вновь свербит легко во тьме
Под крышкою теперь закрытой
Самостоятельный предмет
В земле груди у нас зарытый.
1924
32
Оно
За денным и вечерним пределомВозникает иная странаГингер
Посвящается А. Гингеру
Спокойный сон неверие моё
Непротивленье счастию дремоты
В сём Ваше обнаженье самоё
Поэзии блистательные моты
Необорима ласковая порча
Она свербит она молчит и ждёт
Она вина картофельного горче
И слаще чем нерукотворный мёд
Приятно лжёт обакула любви
И счастья лал что мягко греет очи
И дальних путешествий паровик
Услышав коий Ты забыл о прочем
Приятно пишет Александр Гингер
Достоин лучших чем теперь времён
И Свешников[46] нежнейший миннезингер
И Божнев Божий с неба обронён
Но жизнь друзей от нас навеки скрыта
Как дальних звёзд столь равнодушный свет
Они быть может временем убиты
И то что зрю того давно уж нет
Всё нарастает неживая леность
На веки сыпля золотой песок
Уж стёрлась берегов определенность
Корабль в водах полуночи высок
На смутный шум воды нерукотворной
Ответит голос тихий и чужой
Так мимо глаз утопшего проворный
Акулы бег иль киль судна большой
Ах звали это мы небытиём
Не разумея, это плавно дышит
Мы так не плачем здесь и не поём
Как се молчит сна пред рассветом тише
Прекрасный чад блистательная гиль
Благословенна неживая одурь
О Спарта Спарт[47] где гении илоты
Свободы семивёрстны сапоги
Париж 14 октября
11–12 часов ночи на улице
33
И стану я не думая о прочем
Кемецкий
Никогда поэты не поймут
Этих дней совсем обыкновенных
Ясности мучительная муть
Вечности ущербная мгновенность
Скудность очертания в воде
Роковой и неживой скалы
Моря след на меловой гряде
Смерти исторгающей хвалы
Возникает этот чадный час
Как внезапный страх на толстом льду
Иль как град что падает мечась
Иль как крик и разговор в бреду
Он родился он летит впотьмах
Он в ущербе он едва вздыхает
Преет в заколоченных домах
В ясном небе как снежинка тает
Мягки руки безрассветной ночи
Сонное пришествие его
Стерегу я позабыв о прочем
Ах с меня довольно и сего
Париж 18–21? 11–12 часов ночи около [нрзб.]
34
Любимое моё отдохновенье —
Несложная словесная игра.
Ах, проигрыш в неё – одно мгновенье,
Ах, выигрыш, ах, страсти до утра.
На гладкой карте не узнаю ль даму,
А вот четыре короля вокруг,
Спокойные, как сыновья Адама
Средь царственных своих сестёр-подруг.
Но этот гордый и безвольный род
Тузов бессмертных окружает лето,
Толпятся унижённые валеты
И прочих карт безымянный народ.
Кто будут козырьми? Чья злая власть
Превозмогает двойкою фигуру,
Но что должны неумолимо пасть,
Когда, приблизясь ко второму туру,
Их соберут рукой неторопливой
В бесцветный и возвышенный квадрат,
Что совмещает королей счастливых,
Что не хотят во тьму, и тех, кто рад.
Париж 924 октябрь
Страница 12