Устал рождаться и умирать - стр. 62
Отец вытащил из-за пояса веревку и завязал на шее теленка. Хун Тайюэ с компанией наладили корове новую узду, а старую вернули хозяину. Упряжь в стоимость скотины не входила, так было заведено. Хун Тайюэ обратился к отцу:
– Пойдешь с нами, Лань Лянь? А то будет к матке тянуться, не утащишь.
Отец мотнул головой и пошел прочь. Теленок послушно потянулся за ним. Он ничуть не вырывался, даже когда его монголка-мать горестно замычала, а он, обернувшись, тоже мыкнул пару раз в ее сторону. Тогда я подумал, что, наверное, теленок уже вырос и не так привязан к матери. А теперь-то я знаю, что ты, Вол Симэнь, раньше был ослом, а еще раньше – человеком, и судьба снова свела тебя с моим отцом. Вот откуда симпатия с первого взгляда, вот почему вы вели себя как старые знакомые и, встретившись, уже не хотели расставаться.
Когда я пошел вслед за отцом, ко мне подбежал тот самый парнишка и прошептал:
– Знаешь, эта корова – «печеная черепаха».
Так у нас называют волов, у которых летом с началом работы изо рта выступает белая пена, и они без конца задыхаются. Тогда я не понимал, что значит это прозвание, но по серьезному выражению лица паренька догадался, что ничего хорошего в этом нет. До сих пор неясно, зачем ему нужно было говорить это мне. Не объяснить и ощущение, что мы знакомы.
На обратном пути отец молчал. Я хотел пару раз заговорить, но по выражению его лица понимал, что он погружен в какие-то сокровенные думы, и замолкал. Что ни говори, теленка отец купил, мне он очень понравился, славный такой. Отец был рад, я тоже.
Когда уже показалась деревня, отец остановился, раскурил трубку, затянулся, окинул тебя взглядом и вдруг рассмеялся.
Смеялся он нечасто, и этот смех был мне в диковинку. Стало немного не по себе, и я спросил, надеясь, что это на него не нашло:
– Ты чего смеешься, пап?
– А ты посмотри, какие у этого теленка глаза, Цзефан. – Он смотрел не на меня, а в глаза теленку. – Никого не напоминают?
Тут я перепугался, подумав, что у отца и впрямь что-то с головой. Но посмотрел, как было велено. Глаза чистые, как вода, черновато-синие, а в иссиня-черном зрачке можно видеть собственное отражение. Теленок, казалось, тоже смотрел на меня. Он жевал жвачку, неторопливо двигая светло-синими губами. Время от времени проглатывал похожий на мышку пережеванный ком, тот опускался в желудок, а вместо него появлялся новый.
– Что ты имеешь в виду, пап? – недоумевал я.
– А ты не видишь? У него абсолютно такие же глаза, как у нашего черного осла!
Как я ни вызывал в памяти впечатления, оставленные черным ослом, смутно вспомнилась лишь его блестящая шерстка, то, как он нередко разевал свой большой рот, оскаливая белые зубы, как задирал голову и протяжно ревел. Но глаза вспомнить не мог.
Докучать мне отец не стал, а рассказал несколько историй о перерождении. В одной речь шла о человеке, которому умерший отец во сне сказал: «Сынок, меня ждет перерождение в вола, и это случится завтра». На следующий день корова этой семьи действительно принесла теленка. Человек этот проявлял особую заботу о теленке и с самого начала называл его «папой». И кольцо в нос не вставлял, и узду не надевал, а всякий раз, отправляясь в поле, говорил: «Ну что, отец, пойдем?» И вол шел за ним в поле. Устав, этот человек говорил: «Ну что, отец, отдохнем!» И вол отдыхал. Дойдя до этого места, отец замолчал.