Устал рождаться и умирать - стр. 52
И тут вдалеке на проселочной дороге показалась необычная квадратная штуковина травянисто-зеленого цвета. Она покачивалась из стороны в сторону, но двигалась с большой скоростью и поднимала клубы пыли. Теперь-то я знаю, что это был джип советской постройки. Теперь я много чего другого знаю – и «Ауди», и «Мерседесы», и «БМВ», и «Тойоты». Знаю даже про американские шаттлы и русские авианосцы. Но тогда я был ослом, ослом образца тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. По ровной дороге эта странная штуковина на четырех колесах с резиновыми шинами мчалась явно быстрее, но на пересеченной местности она мне не соперник. Как выразился когда-то Мо Янь, козел и на дерево залезть может, а ослу на гору забраться – раз плюнуть.
Для удобства повествования будем считать, будто в ту пору я уже знал, что такое советский джип. Я немного струхнул, но меня еще разбирало любопытство. И пока я колебался, ополченцы окружили меня, а подъехавший джип заблокировал мне дорогу. Он остановился в нескольких десятках метров, и из него выскочили трое. Впереди шел мой старый знакомый, тогда начальник района, а теперь уже уездный начальник. Прошло несколько лет, а он не очень изменился – даже одет вроде так же.
На уездного начальника Чэня я зла не держал. Сыграла свою роль и высокая похвала в мой адрес, она грела душу. Еще сблизило с ним то, что он когда-то торговал ослами. В общем, это был начальник уезда, душевно относившийся к ослам, и, доверяя ему, я ждал, когда он подойдет.
Уездный дал знак шедшим рядом остановиться и махнул ополченцам за моей спиной, которым не терпелось отличиться – схватить меня или убить, – чтобы они тоже не приближались. Оставшись один, поднял руку и с ласкающим слух свистом неспешно зашагал ко мне. Он был уже метрах в трех-пяти, когда я заметил в его руке поджаренную бобовую лепешку, от которой исходил чудный аромат. Знакомый мотивчик, что он насвистывал, исполнил меня нежной грусти. Внутреннее напряжение исчезло, мышцы расслабились. Появилось желание прислониться к этому человеку, дать ему погладить себя. Так он и подошел ко мне вплотную, правой рукой обнял за шею, а левой поднес мне ко рту лепешку. Когда эта рука освободилась, погладил меня по переносице и пробормотал:
– Эх, белокопытка, добрый ты осел; жаль вот, этого так и не поняли те, кто в ослах не разбирается. Ну а теперь ладно, пойдем со мной, научу тебя, как стать выдающимся, послушным и храбрым ослом, которого все будут любить!
Уездный велел ополченцам разойтись и отправил джип назад в город. Забрался на меня без седла, очень уверенно, уселся именно туда, где удобнее всего нести его. Вот уж действительно, и наездник хороший, и в ослах разбирается. А он похлопал меня по шее:
– Ну, пошел, приятель!
С тех пор я стал возить по просторам уезда начальника Чэня, этого поджарого, но пышущего энергией коммуниста. Прежде мои передвижения ограничивались самим Гаоми, а с уездным я побывал и на севере, на отмелях Бохая, и на юге – на месторождении железной руды Уляньшань; на западе добирался до бурных вод реки Мучжухэ, а на востоке – до Хуншитань, где с Желтого моря пахнет рыбой.
Славное это было времечко в моей ослиной жизни. Я забыл тогда про Симэнь Нао, забыл про связанных с ним людей и события, забыл даже про Лань Ляня, с которым меня связывали глубокие чувства. Наверное, как я потом вспоминал, причиной этому было подспудное ощущение «официальности» своего положения: ослы – они тоже благоговеют перед чиновной службой. То, как относился ко мне уездный Чэнь, до конца дней не забуду. Он собственноручно готовил мне корм, вычесывал, повязал на шею ленту с пятью красными помпонами, добавил красную шелковую кисть и на колокольчик.