Успокойтесь, дорогая супруга - стр. 2
Кроме Иты меня ежедневно посещала фрау Розалинда, жалостливо гладя дочку по голове и уговаривая прийти в себя, перестать упрямиться и вернуться в социум. Вернее, ту, которую считала своей дочерью.
Сейчас девять утра, через пятнадцать минут подадут завтрак и я снова буду давиться ненавистной овсянкой, словно в насмешку политой медом. Сладкое фрейлен должны любить.
Интересно, все благородные съедают в неделю больше овса, чем их лошади? Вчера Ита упомянула, что в канун дня Благочестия подадут пудинг и черничный пирог, но поместье, как некстати, посетят гости, а потому завтрак накрывают столь поздно. И, разумеется, никакого пудинга мне не достанется.
– Мама, – голос слегка дрогнул. – Фрау, можно мне позавтракать в столовой?
Пудинг подается на общем блюде и украшается так заметно, что нельзя отрезать кусочек и потихоньку пронести его в комнату сумасшедшей дочери до начала застолья. Делать это в процессе и вовсе неприлично, вызовет слишком много ненужных вопросов и косых взглядов, как и разделка пирога. А после завтрака на столе не останется и крошки, уж в этом сомневаться не приходится.
– Луиза, – сомнением покачала головой дородная дама. – Я не уверена, что гости по достоинству оценят твое состояние.
– Я обещаю вести себя как подобает приличной фрейлен, – смиренно опустила глаза я. – Не налегать на еду и не позорить отца.
Чуть поколебавшись, дама кивнула, неспешной походкой удалившись в парадную столовую, а я подпрыгнула от радости. Ну, пудинг, держись!
– Госпожа чувствует себя лучше? – улыбнулась Ита, провожая меня в комнату. К парадному завтраку следовало переодеться и сделать подобающую прическу.
– Да, кажется, я начинаю выздоравливать, – всю порцию съем и не подумаю скромничать.
Психическое состояние фрейлен Луизы стало камнем преткновения всего дома, вызывая головную боль четы Эдинтеров и досужие перешептывания ближайшего круга, ради сплетен готового посещать поместье герра и фрау ежедневно. Два месяца назад дочь герра Вольдемара испытала приступ нервно-психического напряжения, перестала узнавать семью, впала в буйство и бредовый синдром, в результате которого леди насильно удалили в ее покои и вызвали домашнего врача. Врач был категоричен:
– Умственное помешательство на почве собственной невостребованности в брачной сфере.
Да-да, так и сказал! Еще и укоризненно покачал головой, мол, в двадцать пять пора бы сподобиться замуж, иначе приступы могут учащаться. Хорошие у них тут психиатры и диагнозы интересные. На мои крики, что никакая я не фрейлина, отпустите, гады, меня только невесомо кольнули иголкой, отправив в путешествие по царству Морфея.
Ну разве я похожа на благородную леди, да еще и дочь богатого герра, мигрировавшего в столицу Рагонды? Помилуйте, психи, и отпустите ради бога. Но отпускать меня никто не собирался, мягко увещевая и жестко вразумляя домашним арестом. Я пыталась сбежать, правда. Три попытки: одно разбитое окно, испуганная лошадь и высеченная за недосмотр прислуга привели к тому, что меня демонстративно вывели за ворота, показав, что бежать некуда.
Потому что в век отсутствия автомобилей я далеко не убегу.
И роились в моей голове подобные подозрения еще с момента окосевшей лошади, которую я в темноте приняла за корову, но увидев целый город, полный карет, чванливых прохожих и без единого МакДональдса, я сдалась. Сдалась и разрыдалась, высморкав все платки, подносимые Итой и выпив целую бутылку бурбона. Тогда меня и заперли в своих покоях.