Ушли, чтобы остаться - стр. 44
– Чего молчишь, иль язык проглотила? Не признала родную мамку? А твоя карточка над кроватью у меня висит – как засыпаю, завсегда тебе доброй ночи желаю…
Из кухни вышла Евдотья, и гостья осеклась.
– С приездом, – прошамкала беззубым ртом старушка, уставилась на апельсины. – Зачем тратилась, чай, дорого стоят. Яблоки нынче уродились, а груша сильно терпкая, рот вяжет. А это одно баловство, перевод денег: пробовала, когда Тонька из школы с елки принесла… – Евдотья говорила и подслеповато смотрела на дочь, точно желала определить, осталось ли чего от девушки, которая росла в радость. Пожевала пустым ртом, добавила: – Отписала бы, что едешь, заказали привезти пиленый сахар, не то с песком чай не чай, а кусковой слаще и выгоднее – тает не быстро…
– Мам… – прошептала Лиза, притронулась рукой с перламутровыми ногтями к плечу Евдотьи.
– А у Касьянихи червь всю картошку съел, – продолжала Евдотья. – Видать, зараза на огород напала иль кто сглазил, порчу напустил. Нас-то Бог миловал, уродилась как на подбор крупная. Соседи ну порошками грядки посыпать. Теперь кротов опасаются – они страсть какие прожорливые. – Старушка говорила устало, немного безразлично, и дочь не выдержала:
– Мам, отчего ничего не спрашиваешь? Ведь почти пять годков не виделись.
– А про что пытать? – удивилась старуха. – Приехала, и ладно. Коль есть что поведать, сама без расспросов скажешь, в душу лезть не буду.
Тяжело переступая, она пошла к печи, по пути покосилась на притихшую внучку.
Ужинали привезенными сосисками, колбасой, треской в томате, чай пили с невиданной заваркой в пакетиках. Когда все съели и выпили (на сладкое открыли банку ананасов), Лиза сладко потянулась.
– Ложись уж, – предложила мать.
Спать гостью уложили на кровать с шарами, дали накрыться давно не проветриваемым одеялом, выделили две лучшие подушки, но Лиза от одной отказалась:
– Не привыкла высоко голову держать, в общежитии одну подушку имею, не перьевую, как тут, а ватную.
Лиза разделась, покачалась на панцирной сетке и позвала Жалейку.
– Не, я у себя, – отозвалась девочка, но Лиза повторила приказным тоном, и девочка робко прилегла рядом с матерью на самый краешек кровати.
– Рассказывай, как без меня жили, – Лиза поправила на дочери одеяло. – Наверное, в школу уж ходишь?
Мягкой рукой обняла Жалейку, прижала к себе, и девочка уткнулась в теплую материнскую подмышку.
– Скучала? А я почитай каждый день про тебя думаю, посмотрю на фотку и вспоминаю, как молоко сцеживала, когда на ферму затемно уходила на дойку, а новорожденную оставляла дома.
– А у нас учительница при всем классе Мишку Голуба сильно ругала за то, что принес в школу живого мыша, – впервые за вечер заговорила девочка.
– Мышь – это хулиганство, – оценила шалость Лиза.
– А бабка прошлой зимой приболела, спина не разгибалась, в боку стреляло и сердце прихватило. Сказала, что это все от старости, а от нее лекарств не бывает… – видя материнское внимание, Жалейка заговорила быстро, точно могли перебить, запретить открывать рот. – Я отваром трав лечила и на жалейке играла, чтоб про боли меньше думала. Моя жалейка самая лучшая в Кураполье, ни у кого такой певучей нет… – девочка вылезла из-под одеяла, ступила на холодные половицы и вернулась с дудочкой. – Гляди какая.
Лиза не ответила: отвернувшись к стене с бумажным ковриком, спокойно дышала, чуть подсвистывала сквозь пухлые губы…