Уроки Германии - стр. 11

– Почему нынешнее германское государство организовано так, что одни вкалывают от зари до зари, а у других вообще нет работы? – риторически спросила одна знакомая восточная немка.

Действительно, почему?

Большинство наших соотечественников сказало бы, что отрезать себе ухо по образцу Ван-Гога не немецкий способ выражать чувства, что нашу внутреннюю жизнь можно сравнить с той необъятной пустотой, которую ощущаешь, стоя на вершине горы и глядя сверху вниз.

Р.Музиль «Человек без свойств»

Лейпциг, куда мы поехали через пару дней, мы почти не видели. Неожиданно похолодало, шел мокрый снег, дул сильный северный ветер, нас же угораздило одеться легко, по-весеннему, разгуливать по городу, глазея по сторонам, было невозможно. Мы сидели в гостинице и смотрели в окно, жили мы высоко, и вид открывался обширный, но сверху все города кажутся одинаковыми. Когда любоваться пейзажем надоедало, мы переключались на лицезрение агрегата для глажки брюк. «Цурюк» не стал экономить на нашем расквартировании, в номере нас ожидали белые банные халаты, бутылка шампанского и несколько увядших виноградин, «библия» работала и могла бы поразвлечь нас даже зрелищем особого рода, если б мы сделали небольшой вступительный взнос, и еще там было несколько аппаратов, в том числе факс и, как я уже сказал, агрегат для разглаживания штанов, весьма объемное устройство, невольно притягивавшее внимание. Я с глажкой штанов проблем не имею, то есть мог бы иметь, поскольку косоглаз, частенько наливаю кофе мимо чашки и никогда в жизни не умел заглаживать стрелку, но у меня есть Рипсик. У других, как я понимаю, Рипсик нет, и они вынуждены прибегать к помощи аппарата.

В подвале гостиницы оказался бассейн, с нашего этажа туда ходил специальный лифт, так что не было даже нужды одеваться, халат на плавки и купайся! Завтрак подавали в ресторане по типу «шведского стола», в меню не было только икры, официантки бегали вокруг и доливали кофе, но что главное – на тарелке я обнаружил настоящую салфетку, из ткани, а не бумаги, туго накрахмаленную и белоснежную. Я заправил ее за воротник, чтобы защитить галстук, и услышал хихиканье Рипсик.

– В чем дело?

– Ни в чем. Просто ты по сравнению с остальными выглядишь донельзя импозантно. Истый джентельмен.

Я огляделся. Действительно, никто, кроме меня, как будто не знал, что с салфеткой делать.

На книжную ярмарку идти все-таки пришлось, и это оказалось испытанием нешуточным, в ожидании трамвая мы жутко замерзли. Трамваи, кстати, были переполнены, точно так же, как до этого поезд «Берлин-Лейпциг», почему, выяснилось, когда мы добрались до цели – новый огромный выставочный комплекс, состоявший из нескольких соединеных между собой стеклянными тоннелями зданий, был забит посетителями, казалось, в нем собралось не полгорода, а полстраны.

Неужели все это читатели? – спросили мы себя, сразу вспомнив эстонские литературные мероприятия, где публики меньше, чем в лесу грибников.

Даже если они не были читателями, они были, по крайней мере, любителями книг, а от любителя книг до читателя уже недалеко. Тенденцию в общих словах можно определить так: кто в юности был любителем книг, тот в среднем возрасте, возможно, станет читателем. Почему так, разве молодые люди не читатели? В каком-то смысле в самом деле нет, потому что большая часть имеющей действительную ценность мировой литературы написана не для молодых или, во всяком случае, не вполне им понятна. По-настоящему книгу может оценить только человек, который что-то видел и пережил и теперь, сравнивая собственный опыт с текстом, решает, насколько писателю удалось выразить мысли, самим им только смутно угадываемые. Молодежи ближе поэзия, аппеллирующая, в основном, к чувствам, способность чувствовать в большей или меньшей степени возникает уже в подростковом возрасте, а позднее в отличие от мышления медленно угасает.