Уроки Германии - стр. 10
– Я узнала это место, – сказала она взволнованно. – Раньше тут проходила Берлинская стена.
Мы некоторое время стояли молча, глядя на то, чего уже не было.
– Я помню, какое жуткое впечатление она на меня тогда произвела, – пояснила Рипсик. – Город как город, дома, улицы, и вдруг – стена. Высокая, бесконечно длинная, без единого просвета.
Помолчав еще немного, она добавила:
– Они могли бы оставить хотя бы несколько метров. На память.
Да, от Берлинской стены не осталось ни сантиметра, ее снесли, и там, где некогда стреляли по пытавшимся бежать с востока на запад немцам, шло не то что оживленное, а грандиозное строительство. Дни и ночи напролет гудели краны, шипели сварочные агрегаты, грохотали самосвалы. Казалось, немецкий народ старается как можно быстрее забыть прожитые врозь годы – в отличие от войны, воспоминания о которой культивировали почти мазохистски, сохраняя церкви без башен и башни без церквей и основывая там и сям антифашистские музеи. Так неужели прошедшие полвека были настолько постыдными, что от них не должно было остаться ни единого камня? Социализм все-таки не фашизм, его преступления, по крайней мере, после второй мировой войны, не были такими масштабными и дикими. А может, вопрос был не в стыде, а в том, чтобы быстрее покончить с проснувшейся в восточных немцах за последнее десятилетие ностальгией по тому самому режиму, от которого они раньше мечтали избавиться? Ибо те «осси», с которыми мне довелось встретиться, отнюдь не колотили себя кулаком в грудь и не объявляли себя жертвой «дурацкой русской власти» (как это делают эстонцы), они не проклинали прошлое и не благодарили на коленях своих спасителей по эту и по ту сторону Атлантической лужи, наоборот, они были настроены критично, они, можно сказать, в каком-то смысле даже жалели о происшедшем, что, как было видно, раздражало самодовольных «весси».
Да, стена никуда не исчезла. Снесенная физически, она сохранилась в сердцах немцев. Мечта о кровном братстве сгинула, сменившись пониманием того, что в капиталистическом мире не только человек человеку, но и соотечественник соотечественнику волк. До того, как отправиться в путешествие, мы с Рипсик полагали, что «Цурюк» это издательство бывшей восточной Германии или, по меньшей мере, что люди, которые там работают, главным образом родом с востока. Ведь на востоке лучше, чем на западе знали русский язык, его начинали учить еще в средней школе, и естественно было предположить, что хотя бы перевод русской литературы на немецкий остается монополией «осси». Ничего подобного! Все наши три грации были с запада, Оэ получила образование в Англии, Антуанетта в Париже, Ульрика в ФРГ. Аналогичная, по их словам, ситуация была и в других издательствах: руководящий и творческий персонал – с Запада, секретарши и уборщицы – с востока. И если так обстояло дело в столь маловажном виде бизнеса, как литературные переводы, то что говорить обо всем прочем.
– Восточные немцы не умеют себя поставить, – сказала Ульрика, когда мы выразили свое искреннее удивление.
Мы в современной Эстонии тоже не умеем себя поставить, мы, бывшие советские люди, подумал я, услышав это объяснение, и не только потому, что мы старше или развращены социалистическим образом жизни, при котором всем управляло государство, подавляя личную инициативу – ко всему прочему, нас воспитывали в духе другой системы ценностей. Советский человек должен был быть скромным, саморекламу тогда не терпели, существовала даже эстонская поговорка «Самовосхваление пахнет дурно», капитализм же именно на самовосхвалении, сиречь рекламе, и держится. Самовосхвалении и эгоизме. В советском обществе, напротив, пропангандировался альтруизм, а эгоизм критиковался, и воспитание это дало в конце концов результаты, взрастив немалое число людей, которым казалось постыдным думать о собственном благополучии. Или хотя бы обладавших неким чувством меры, понимавших, до какого предела можно думать о себе и когда это уже некрасиво. Конечно, безработицы в социалистическом обществе не существовало, нам не приходилось столь отчаянно бороться за место под солнцем и перегрызать друг другу горло из-за куска хлеба. Западный человек же вынужден постоянно быть начеку, чтобы не потерять место работы, он всегда должен первым делом печься о собственном благе и только потом о благе других, поскольку он знает, что если сам о себе не позаботится, никто этого за него не сделает.