«Уния» и другие повести - стр. 26

– Я во многом следовал Плотину, – сказал Плифон. – Выдающийся был философ. С одной стороны, мистик, взмахом руки успокаивал бушующие толпы. И в то же время педантичный систематизатор разрозненных знаний, не менее значимый, чем Стагирид. Жаль, что задуманный им город философов Платонополь так и не был сооружен. В моей книге есть много полезного – новый календарь, утренние и вечерние молитвы, которые упростят людям общение с богами.

– Ты остаешься в Италии, господин? – спросил я.

– Я возвращаюсь в Мистру, – сказал Плифон. – Среди флорентинцев есть надёжные руки, которым я могу передать Академию. В трудную пору надо быть дома. Если, конечно, ты человек, а не крыса…

Лето от сотворения мира 6947, Покров Пресвятой Богородицы.

Мы в Венеции. Отсюда на катарге до земли хорватов, через окраину сербского царства, турками пока не захваченную, по лесам к Дунаю. Через Дунай переправимся – земля угров, потом лядская. По грязи осенней до города Львова доберёмся, потом до Кракова, что на реке Висле стоит. А там уж Жмудь, там уж Вязьма, Можайск и Москва. Всего от Венеции четыре тысячи двести верст.

– Я ненавижу этот город, – сказал Исидор. – Когда я здесь, мне кажется, что я хожу среди трупов. Именно по приказу этого города крестоносцы двести лет назад разрушили Константинополь. Если бы не тогдашний разгром, сейчас Империя имела бы шанс выстоять против османов. Посмотри на этих коней, – Марк показал на квадригу, украшавшую передние двери храма Марка Евангелиста. Кони были медные, позолоченные и выглядели будто живые, их шеи обвивали змеи. – Эту скульптуру из императорского дворца украли. И мрамор, которым стены собора облицованы, с наших церквей и с наших домов содран. Даже иконы внутри храма наши – греческие, даже мощи святых, всё нечестивыми рыцарями грабителями было в этот город привезено. Здесь на каждом пятачке разбросаны осколки моей истерзанной Родины.

– Я не пойму тебя, Исидор, – сказал я. – На словах ты хулишь латинян, на деле был первым пособником Унии. Что ты на самом деле думаешь?

– Я не знаю, – сказал Исидор. – Я иногда завидую тому мечтательному миру, в котором живёт Гемист Плифон. Философы были веселыми, шумными, Платон был широкоплеч и просторен душой, голодал порой только для того, чтобы побольше вина в брюхе уместилось. Вот так между чашами бросал пригоршней свои мудрости, которые мы теперь пытаемся сохранить как драгоценные каменья. Плифон не ошибается, когда говорит, что с именем Христа в наш мир пришло уныние. Сомневаюсь, что Он этого хотел.

– Не думаю, что у древних так уж всё было безоблачно, – сказал я.

– Не знаю, – повторил Исидор. – Наверное, они чаще смотрели на небо, чем под ноги. Я бы с радостью жил в этом лёгком мире, общаясь только с просвещенными собеседниками и мудрыми женщинами. Я поеду пока в Литовскую Русь, к великому князю Казимиру. Подожду, как в Москве новости примут. Князь ваш Василий не по годам своеволен, мне сидеть в московской темнице да с опустошенными глазницами совсем не по душе.

За день до отплытия меня позвал в харчевню друг мой Афанасий.

– Угощенье я выставляю, – сказал он.

– Что за праздник? – осведомился я. – Какой-нибудь по плифоновскому календарю?

– Попрощаться хочу по-людски, – сказал Афанасий. – Я с купцами в Александрию поплыву, оттуда в Персию, оттуда, куда глаза глядят.