«Уния» и другие повести - стр. 25

Так вот, сходясь между собой по большинству вопросов, касающихся наиболее важных вещей, они все, по видимому, передали наилучшие суждения тем людям, которые являются более разумными. Так и мы присоединимся к рассуждениям наиболее разумных людей всех времен, начиная с древнейших, и не будем вносить новшеств подобно поэтам и софистам, а с помощью разума сделаем точный выбор.

– Прочти рассуждение о судьбе, – прервал Димитрия Плифон. – Ему будет любопытно.

Димитрий кивнул и развернул другой список.

– Так что, все будущие вещи определены и установлены или же есть некоторые из них, которые не определены, но протекают в неопределенности и беспорядке, как придётся? Очевидно, все они определены. Ведь, если что-либо возникающее возникнет не по определению, то оно будет возникшим без причины, и, стало быть, что-то из возникающего будет иметь возникновение без причины; или же причина произведёт его не по определению и не с необходимостью, и будет какая-то причина, не по необходимости и не по определению породившая нечто из того, что она произведёт; ни то, ни другое невозможно. Но гораздо более невозможно, чтобы боги, как утверждают некоторые, меняли мнение относительно решеных ими на будущее вещей и делали нечто иное, противоречащее тому, что они вознамерились исполнить, уступая молитвам или каким-то дарам людей. Ведь невозможно познание совершенно неопределенного. Ведь не будет, пожалуй, истинным решать относительно него, будет ли оно или нет. Поэтому боги и определяют грядущее, они знают предстоящие события не иначе, как будучи их распределителями и виновниками. Поэтому люди, признающие существование богов, но отрицающие их предвидение относительно здешних вещей и судьбу, рискуют к тому же отрицать познание богами этих вещей, в то время как они познают их, ибо лучшие вещи не могут определяться худшими, но и не могут определять их, если сами не являются их причиной; необходимо, чтобы все познающее познавало, будучи объектом соучастия и определения со стороны познаваемого или являясь причиной и источником определения, но познание не может произойти, если у познающего не возникает какая-то связь с познаваемым. Но если всё определено, скажет кто-нибудь, и нет ничего, чтобы не получило необходимости для сущих и возникающих, то уйдут и свобода от людей, и справедливость от богов, так как, с одной стороны, люди, чтобы они не делали, делают это в соответствии с необходимостью, не являясь уже хозяевами самих себя, с другой стороны, боги совсем бы устранились от обязанности наказывать дурных людей, или наказывают не по справедливости, если дурные по необходимости являются дурными. Однако люди являются хозяевами самим себе, не управляясь вообще никем – ни другим человеком, ни самими богами, но имея в самих себе нечто управляющее, некую разумность. А что сама разумность не будет больше управляться никем, этого сказать нельзя. Прежде всего, может показаться, что она следует внешним обстоятельствам. Но неверно думать, что она следует обстоятельствам не по необходимости. Ибо у каждого эта разумность различается по природе и по упражнению: властелинами природы являются боги; упражнения есть замысел упражняющегося, зародившийся у него раньше, у него, у которого невозможно чему бы то ни было родиться, если не внушил бог. Таким образом, люди являются властителями самих себя, поскольку они управляют собой, хотя и управляются властвующими, и будучи в некотором отношении свободными, и не будучи. Ведь если кто-нибудь назовет свободу отрицанием необходимости, то он, пожалуй, будет вынужден назвать необходимость рабством. Рабство же предполагает и господство. А у высшей необходимости, единственной, которая существует по необходимости благодаря самой себе, другое же все благодаря ей, и которую мы называем самим благом и Зевсом, какое будет господство, у которого она будет в рабстве? Ведь само это господство не будет в тоже время рабством. Если же считать зависимостью и возможностью не быть определяемыми соответственно рабство и свободу, то не только никто из людей не будет свободным, но и никакой другой из богов, кроме Зевса, так как одни вследствие зависимости служат в качестве рабов другим и все, начиная с богов, общему господину – Зевсу. Таким образом, рабство, пожалуй, совсем не будет чем-то страшным, неизбежным. Ибо рабское служение доброму не только не страшно, но полезно и любезно самому находящемуся в рабстве, ничего другого, кроме хорошего, он не изведает…