Учитель. Назад в СССР - стр. 3
Вода в самоваре зашумела, крышечка задребезжала, из душничка пошёл пар. Закипел. Можно и чай заваривать.
Щедро сыпанул заварки в пузатый чайничек со сколотым носиком. Лист у меня хороший, чёрный, ароматный. Не понимаю я эту новомодную чушь с ароматом жасмина или там с привкусом корицы и лайма на шоколадной глазури. Пьёшь такой чай, а он то ли духами пахнет, то ли рыбой снулой. А то ещё словом обзовут, что в приличном обществе стыдно произнести – матча… Ну оно и понятно, когда продукт моча мочой, как его ещё обозвать, чтобы покупателей облапошить? То ли дело чёрный, рассыпной.
Наполнив пол-литровую кружку ароматным напитком, положил на блюдце пару кусочков крупного кускового сахара. Люблю пить вприкуску. Вкусно, сладко, как-то даже по-семейному, что ли. Своей семьи у меня нет и никогда не было. Ну что б там с женой, с детьми, с внуками и прочими родственниками. Не сложилось.
С моей работой ни одна нормальная женщина рядом не останется. Жить в вечном ожидании дурных или хороших вестей, когда муж в командировке неизвестно в какой-то стране и на сколько дней, а то и месяцев. Так и свихнуться недолго. Ну, или полюбовника для души завести.
Поэтому вся моя семья – это разведрота. Потом разведшкола. Сейчас вот пацанва соседская. С ними тоже вожусь, учу уму-разуму, пока родители у кого на работе, у кого в запое, а у кого и вовсе мамка одна.
За забором послышалась весёлая перекличка: мальчишки подтягивались на берег речки к ржавым мосткам. Жара спала, самое время заняться пацанячьими важными делами: стащить табличку под носом у вредного соседа-деда, покидаться камешками в воду, повисеть на перилах. Да мало ли дел у пацанвы летом.
Я отложил книгу, отодвинул опустевшую чашку, поднялся и пошёл на свой наблюдательный пост. Место дислокации я сменил после того раза, как вихрастый лопоухий Васька Ладыжец застукал меня на моём же высоком крыльце, с которого я через забор прекрасно видел их пируэты на негодном мосту. Мои слова про опасность влетали у пацанвы в одно ухо, а в другое, как водится, вылетали.
Сейчас же я прошёл вдоль забора и остановился у старого шершавого яблоневого ствола, перед которым рос куст сирени. Кустарник я немного облагородил, так что теперь с улицы меня не увидеть, зато я весь берег и подвесной мост прекрасно вижу.
«Так вот кто у нас тут такой шустрый», – ухмыльнулся я, наблюдая, как Темка Перепелицын, оглядываясь на мой дом, торопливо развязывает добротные морские узлы, чтобы снять табличку. И ведь никогда не режет, всегда аккуратно распутывает. Видать, дело принципа. Так сказать, играем мы с ним оба по-честному.
Остальная компания стояла на шухере, нервно поглядывая в сторону моего сада. Я выждал тот самый момент, когда рыжий Тёмыч скоммуниздил табличку и спрятал её под футболку, вышел из-за куста и неторопливо пошёл к калитке, не особо скрываясь. Забор у меня невысокий, и любое движение во дворе прекрасно видно.
Пацаны заволновались, вмиг оседлали своих железных коней, и едва я показался на улице, всадники на драндулетах в момент рванули в сторону нового моста. Не нарушая традиций, я помахал им вслед лозиной и громко гаркнул вслед:
– Вот, паразиты, опять табличку спёрли! Вот я вам задам!
В ответ раздался залихватский свист и дружное дребезжание велосипедных звонков. Я постоял ещё немного, поздоровался с соседкой тёть Клавой, вернувшейся с работы, подумал-подумал, заглянул в сарай, вытащил пару досок, взял гвозди, молоток и пошёл к мосту.