Ученье свет, а неученье - Тьма - стр. 22

Должна. И она была. Дверь в кабинет хранительницы архива, по бокам от которой шли ниши в стене с вазонами и скульптурами. И в одной из них было пусто.

Не из прохода, не из кабинета ее не было видно, но я точно знала, что это так. Потому что лично пряталась там тридцать шесть лет назад, с замиранием сердца вслушиваясь в гневное шипение женского голоса и лихорадочные оправдания мужского...

Еще один глубокий вдох и медленный-медленный выдох. Взрослые люди часто думают, что дети ничего не видят, не слышат и не понимают. И, конечно, ничего не вспомнят, когда вырастут. Это не так. Это самообман в чистом виде.

Мы все помним, особенно, если это значимые для нас взрослые люди. Или единственные близкие родственники, которые у нас остались.

.

.

***

Прятаться я не собиралась, так само получилось. Агриппина Павловна работала с документами, а я увлеченно рисовала женщину с крыльями и когтистыми лапами. Получалось откровенно так себе, но бабка, время от времени поглядывая на мои труды, одобрительно хмыкала. Неожиданно дверь распахнулась и в крошечный кабинетик влетел бледный и какой-то встревоженный Виктор Иванович.

Вот бывает же так, еще ничего не произошло, а тебе становится необъяснимо страшно. Как будто внутри обрывается, и ты знаешь заранее: кто-то умер. Или что-то закончилось. Что-то настолько важное, что уж лучше бы кто-то умер.

Вопреки моим предчувствиям, Агриппина спокойно подняла голову от журнала, в котором делала пометки, и улыбнулась деду. И было в этой улыбке и сожаление, и какая-то горечь, и принятие неизбежности происходящего.

- Мариночка, выйди в зал, но от кабинета не отходи, - бросила она, не сводя взгляда с мужа.

Не сказать, что я была такой уж послушной девочкой, но все еще придавленная странностью происходящего, выскользнула за дверь. Закрывая ее за собой ровно настолько, чтобы быть в курсе, о чем говорят взрослые, я услышала:

- Я все знаю, Агриппина, - резко бросил Виктор Иванович.

Я сразу представила, как он опирается руками о столешницу, нависая над Агриппиной Павловной, которая в этот момент еще сильнее расправляет спину и с презрительной усмешкой сощуривает глаза.

- М-да? Ну и сколько притоков у Дуная?

- Не ёрничай!

Похоже, дед не встревожен, а очень... зол? Да что там происходит?! Я приникла к оставленной щелке и затаила дыхание.

- Мне явился Мхефиаансиан!

- А сколько ты до этого выпил? - вопреки своему вопросу, Агриппина Павловна посерьезнела.

- Нисколько! Он предупредил, что ему нужен светоч этого мира, иначе он возьмется за старое, и начнет с меня. Как думаешь, с чего бы вдруг? - негромко поинтересовался Виктор Иванович.

- Вот темный ублюдок! Как медом ему тут намазано, - пробормотала бабка, с досадой хлопнув по столу.

- И я ему обещал его дать, - понизив голос почти до шепота, продолжил дед. - Потому что никому из них тут не место, пусть убираются в свою преисподнюю, слышишь?!

Что такое преисподняя я не знала, но от одного слова веяло какой-то жутью.

- Витя, ты спятил?! - рявкнула бабка, как будто становясь крупнее, и на какой-то момент мне показалось, что за ее спиной вот-вот расправятся крылья. - Может и мне туда отправиться предложишь?

Виктор Иванович нервно сглотнул, но не отступил. Так и стоял, опустив голову и буравя взглядом длинные суставчатые пальцы жены, на которых красовались кольца, на мой взгляд, просто невероятной, сказочной красоты.