Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть - стр. 16

Я мысленно прокрутил каталог. Снимки с натуры, цветущие вишни в нашей роще занимали едва ли не всю пленку. Сегодня добавились фотографии Поппи на концерте. Ее очаровательное личико в момент полной самоотдачи. Такое выражение появлялось у нее только тогда, когда она смотрела на меня. Для Поппи я был особенным. Таким же особенным, как музыка.

И с музыкой, и со мной ее связывали нерушимые узы.

Я поднял руку с сотовым, вытянул вперед, направил камеру на нас. Поппи уже выключилась из общего разговора и теперь рассеянно водила кончиками пальцев по моей руке. Поймав ее врасплох, я щелкнул ровно в тот момент, когда она посмотрела на меня. В ее глазах промелькнула досада, и я тихонько усмехнулся. Конечно, Поппи не злилась по-настоящему, а только притворялась, что ей надоедают. На самом деле ей нравились все мои фотографии, даже сделанные исподтишка, когда она меньше всего этого ожидала.

Стоило мне только открыть фотографию, как сердце мгновенно заколотилось в груди. Поппи смотрела на меня, и она была, как всегда, прекрасна, но в этот раз меня сразило проступившее на ее лице выражение. То самое выражение в ее зеленых глазах, которое она равно дарила музыке и мне. То самое, которое говорило, что она принадлежит мне, а я принадлежу ей. То, которое говорило, что хотя мы еще молоды, но мы уже нашли друг в друге родную душу, стали половинками целого.

– Можно посмотреть?

Ее тихий голос отвлек меня от экрана. Она улыбнулась, и я опустил руку и повернул телефон так, чтобы ей был виден дисплей.

Взгляд ее смягчился, по губам скользнула тень улыбки.

– Руне, – прошептала Поппи едва слышно и, потянувшись, взяла мою свободную руку.

Я сжал ее пальцы.

– Сделай и мне такую, ладно? Чудесно получилось.

Я кивнул и поцеловал ее.

Вот почему мне так нравится фотография. Она может поймать истинное чувство, даже если оно выглянуло лишь на долю секунды.

Выключая камеру, я обратил внимание на цифры в уголке экрана и, наклонившись, негромко сказал:

– Нам пора домой. Уже поздно.

Поппи кивнула. Я поднялся и помог подняться ей.

– Уже уходите? – спросил Джадсон.

– Да. Увидимся в понедельник. – Я помахал остальным и взял Поппи за руку. По пути домой мы почти не разговаривали, а когда подошли к ее дому, остановились и обнялись. Я прижал ее к груди и положил ладонь ей на шею. Она вскинула голову и посмотрела на меня снизу вверх.

– Ты такая замечательная. Уверен, у тебя не будет проблем с поступлением в Джульярдскую школу. Нисколько не сомневаюсь, что твоя мечта – играть в Карнеги-холле – обязательно исполнится.

Поппи широко улыбнулась и дернула за ремешок висевшей у меня на шее камеры.

– А ты поступишь в Нью-Йоркскую школу искусств Тиш. Мы будем вместе, как и планировали всегда. Как и должно быть.

Я кивнул и коснулся губами ее щеки.

– И тогда никакого комендантского часа[2] уже не будет. – Поппи рассмеялась. Я спустился со щеки к губам, задержался на секунду и отступил.

Как раз в этот момент дверь открылась, и на пороге возник мистер Личфилд. Увидев, что я отстраняюсь от его дочери, и прекрасно понимая, что мы делали, он рассмеялся и сухо добавил:

– Спокойной ночи, Руне.

– Спокойной ночи, мистер Личфилд.

Поппи зарделась и шмыгнула в дом, а я пересек лужайку, открыл дверь и прошел в гостиную. Родители сидели на диване в напряженных, как мне показалось, позах.