Тяжёлая корона - стр. 16
Меня беспокоит то, как мало papa выходит из дома в последнее время.
Я приезжаю к нему, приодевшись в знак уважения в рубашку и брюки-слаксы. Отец же встречает меня в одном из своих сделанных под заказ итальянских костюмов прямиком с фабрики «Дзенья»[9] в Альпах, пошитых на Сэвиль-Роу[10].
Моя mama лично участвовала в создании его костюмов. Она выбирала шелковую подкладку, нитки для вышивки, покрой пиджака, расположение карманов, даже цвет и материал пуговиц. С тех пор как она умерла, отец не купил ни одного костюма, лишь перешивает созданные ею, чтобы подогнать по ссохшейся фигуре.
Сегодня на нем темно-синий пиджак с роговыми пуговицами и лацканами с тупым углом. Темные с заметными седыми прядями волосы сильно отросли, и теперь видно, что они не совсем прямые – скорее волнистые, как у меня. Густые брови нависают низко, словно у старого бассет-хаунда, наполовину закрывая черные блестящие глаза, которые сияют по-прежнему ярко и свирепо, каким бы усталым papa ни выглядел.
Я чувствую запах его лосьона после бритья, того самого «Аква ди Парма», которым отец пользуется сколько себя помню. Аромат кипариса и шалфея с солнечных склонов Тосканы заставляет меня снова почувствовать себя ребенком, благоговеющим перед своим отцом и боящимся споткнуться о собственные ноги, если он посмотрит на меня.
Все мальчики в какой-то степени боятся своих отцов. Мой казался мне подобием бога. Каждый мужчина, которого я видел, выказывал papa свое почтение. По тому, как они кланялись ему, едва осмеливаясь встречаться с ним взглядом, было ясно, что отца боялись и уважали.
Он был большой и суровый мужчина. Он подбирал слова медленно и тщательно. Единственным человеком, к мнению которого он прислушивался, была наша мать, но даже тогда мы понимали, что он главный.
Так странно смотреть на него сверху вниз, ведь я теперь выше. Странно видеть, как дрожит его рука, когда отец поднимает бокал вина.
Грета ест с нами. В последнее время она часто составляет отцу компанию за едой. Эта женщина была нашей экономкой столько, сколько я себя помню. Я не скажу, что Грета мне как мать, ведь маму никто не заменит, но я люблю ее как родную, и она определенно помогала меня растить.
Грета из тех людей, над кем время не властно. В тридцать лет она казалась зрелой, а в шестьдесят выглядит молодо, ничуть не изменившись с тех пор. Разве что ее волосы теперь скорее седые, чем рыжие, но румянец щек и яркость голубых глаз никуда не ушли.
Раньше наша экономка устраивала настоящие пиршества из блюд традиционной итальянской кухни, которые любит мой отец, но под натиском бесконечного нытья доктора Блума она попыталась сократить количество жира и соли в его пище, чтобы papa не скончался скоропостижно от сердечного приступа.
Сегодня Грета приготовила салат из лосося с малиновым соусом. Она налила каждому из нас по маленькому бокалу вина и теперь следит за бутылкой, готовая дать отпор, если papa попытается подлить еще.
– Ты неплохо уладил все между Кармине и Риччи, – говорит отец своим низким, хрипловатым голосом.
Я пожимаю плечами, пробуя лосось.
– Я просто поступил так, как ты всегда говорил.
– Это как?
– Ты говорил, что дон должен рассуждать как царь Соломон – если кто-то выходит из спора счастливым, значит, решение не было справедливым.