Ты против меня? - стр. 55

Моя мать действительно много лет страдала биполярным расстройством, и, так случилось, с недавних пор я без понятия, кто мой настоящий отец. Поэтому ее подкол все испортил.

Знаю, я тоже перегнул палку, но она об этом не узнает. Как не узнает и о том, что я нахожу ее огромные серые глаза Восьмым чудом света.

— Вот ты где, — слышу голос отца. — Мы ждали тебя к ужину.

Да сколько можно.

Я не оборачиваюсь. Склонив голову набок, щелкаю шейными позвонками.

— Что-то нет аппетита, — вру ему, надеясь, что он побыстрее уйдет, оставив меня наедине с моими мыслями.

Отец прокашливается.

— Ты злишься на меня? — спрашивает он.

Да ладно.

Я стискиваю челюсти, перекладывая тренажёр в другую ладонь.

— А должен? — поворачиваю голову.

Удерживая дверную ручку, отец смотрит на меня сверху вниз. Тяжело вздохнув, открывает дверь шире и делает то, что, как мне кажется, совсем не собирался – входит в комнату. Я напрягаюсь, когда он пересекает мастерскую за моей спиной и останавливается у окна, за которым с каждой минутой становится все темнее.

— Подойди, — его голос звучит устало.

— Зачем? — непонимающе оглядываюсь на него.

— Взгляни, что ты видишь? — он кивает на мольберт.

Я пожимаю плечами.

— Холст.

Разве это не очевидно?

— Почему он здесь?

— Она собиралась что-то нарисовать, но не успела или передумала. Откуда я знаю?!

— Ты ошибаешься. Она успела. Что там написано?

Наш старик спятил.

Нахмурившись, я поднимаюсь с пола, предусмотрительно прикрыв дневник своей курткой, и подхожу к мольберту. В правом нижнем углу действительно кое-что написано тёмной краской.

Одно короткое слово.

Life.

Протянув руку, касаюсь пальцами надписи, чтобы убедиться в ее реальности.

— И что дальше? — отдергиваю руку, поворачиваясь к отцу. — Она оставила нам пустой холст с дурацкой надписью, а потом бросила? В чем смысл?!

Отец машет головой.

— Он не пустой, Никита. Он чистый. Чистый лист. Я провёл здесь не один час, пока меня не осенило. Этот холст – ее прощальная записка. Мама хотела, чтобы мы жили после ее ухода полноценной жизнью, не оглядываясь назад.

— Откуда ты знаешь?! — мое горло сжимается.

— Это же понятно. Она любила нас.

— Так любила, что предпочла отправиться на тот свет?! Что это за любовь такая?!

Отец качает опущенной головой. У него нет ответа.

— Мне тяжело и сложно судить о ее поступке. Мы не знаем, каково ей было, — говорит он. — Однажды мама сказала, что слишком любит свет, чтобы жить в темноте. У нее не получилось выбраться на свет.

— Да у нее было все, чтобы быть счастливой. Чего ей не хватало?! — упрямлюсь я, едва сдерживая рвущийся из груди крик, и в лепешку сжимаю резиновое кольцо.

— Я не знаю. Но всем нам теперь остаётся только одно.

— И что же? — сорвавшись, мой голос звучит сипло. Я поднимаю взгляд на отца.

— Жить, сынок, — он разводит руками. — Просто жить. На всю катушку.

Я морщусь.

Какая банальщина.

— Да, в этом-то ты преуспел. Какие проблемы? — язвительно интересуюсь и делаю вздох, чтобы придать лицу более спокойное выражение.

— Тебе не нравится Лена, — его слова звучат утвердительно.

— Главное, чтобы она тебе нравилась, верно? — чешу глаза тыльной стороной ладони.

Да что ему надо?

Отец усмехается.

— С этим не поспоришь. Знаешь, я настоящий везунчик, — улыбаясь, разминает переносицу. Его глаза печально блестят, а в тоне чувствуется грусть. — В своей жизни я любил двух талантливых женщин, по-разному, но всей душой. С одной судьба нас разлучила на двадцать лет, а другая все эти двадцать лет дарила мне свою любовь и заботу. Благодаря Катрине я познал радость быть отцом. — Услышав это, я жадно втягиваю воздух в лёгкие.