Твари Распада - стр. 56
С ребёнком всё было ясно. За время пути он не издал ни звука, не пошевелил ни рукой, ни ногой. Если настроение может передаваться от человека к человеку как электрический сигнал по нервам, то нас всех охватила цепь колышущегося дискомфорта. Сумасшедшая, забравшись на сиденье с ногами, прижимала кулёк к щеке, качала его, клала в ложбинку между крепко сжатых бедер, тёрлась носом о его невидимое для нас лицо.
Кажется, кто-то был готов вскочить и выкинуть его отсюда.
– Как его зовут? – спросил женский голос.
Нервная волна чуть отступила.
– Лёня, – просто и спокойно ответила мать.
Кажется, Жанна всё-таки спала, потому что даже не подняла голову.
– Сколько ему? – спросил теперь уже мужской голос.
Людям было жаль её, но ещё их собственный голос успокаивал их самих.
– Четыре месяца нам, правда Лёнчик? – проговорила она, утыкаясь лицом в пелёнку – Какие щёчки у нас, какие глазки любопытные. Он родился до того, как всё это началось, – она обвела глазами пространство – не повезло мальчику, его жизнь не будет нормальной, как могла бы быть.
Она сказала это с таким искренним сожалением… Жилось бы ему тяжко – это правда. Только вот в тот момент он уже НЕ жил.
Очень хотелось спать. Пить и спать. Во рту даже не было густой слизи из остатков слюны, как бывает, когда давно не пьёшь. Воды взять было неоткуда. Раненное этим обстоятельством сознание навязчиво подталкивало к мысли, что лужа – это вода, а что в ней содержится – не имеет значения.
Парень в спортивке озвучил общее стремление, разминая ноги:
– Ёбана, попить бы.
Люди повернулись, потом стали тихо переговариваться. Парень с грязным белым воротничком, который казался мне адекватнее всех, поднял голос.
– Нам нужна вода. Без неё мы протянем не больше этой ночи.
При этом глаза у него были как у побитого щенка. Я понял: он хочет казаться рассудительным, показать, что он выше своей жажды, но на самом деле она говорила его губами, шевелила его языком. В этом нет ничего плохого, просто в нашей культуре так сложилось, что показывать свою потребность считается чем-то позорным, низменным, так что люди предпочитают терпеть до последнего, а потом взрываться атомной бомбой быссмысленного и беспощадного бунта. На кону стояла жизнь всех этих людей, майор повёл себя единственно возможным способом: заставил их шевелить ногами, чтобы остановить брожение мыслей.
– Нам нужно идти, – сухо сказал он – сейчас до ближайшего поселения осталось километров пять-шесть…
– Ну ёбана, мы столько не пройдём без воды!
Меня взяло зло.
– Пройдём, – это была моя фраза.
Я сказал, как отрезал. По крайней мере, так мне хотелось думать.
Фраза достигла своей цели.
– А ты чо тут кукарекаешь, тебя спрашивал что ль кто?!
Он сделал движение ко мне, но сзади его придержал парень с автоматом. Этот гадёныш развернулся, вырвав руку, посмотрел солдату в глаза. Тот на удивление стойко для простого срочника выдержал его взгляд. Оба, как два боевых петуха перед дракой, стояли и смотрели друг на друга. Потом выпендрёжник что-то сообразил, его облик сломался, полоски на спортивной куртке согнулись в неправильные линии, грудь ушла внутрь, а голова повисла на тонкой шее. Не приходилось сомневаться, что он просто так это не оставит – просто сейчас сила была не на его стороне.
– Почему мы идём сейчас, когда темно?! – чей-то голос был настолько жалобным, что звучал как призрак человека, погибшего от пыток инквизиции.