Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - стр. 11

Изменяющиеся отношения между армиями и населением составляли один из важнейших аспектов «военной революции» Раннего Нового времени46. После особенно разрушительной Тридцатилетней войны 1618–1648 годов европейские правители постарались поставить свои вооруженные силы под более плотный контроль, дабы обезопасить от них остальных своих подданных, чье благополучие было необходимым условием увеличения налогооблагаемого богатства, по мнению королевских советников меркантилистского и камералистского толка47. В результате разношерстные наемнические формирования предыдущего периода начали постепенно уступать место более униформированным (и одетым в униформу) воинским частям, все более подвергаемым муштре и дисциплине. Растущие расходы на такие армии заставили государственных деятелей и полководцев осознать зависимость военной мощи от налоговых поступлений в казну, которые могли увеличиваться только при условии замены кормления войск напрямую за счет населения упорядоченными системами снабжения48.

Можно спорить о том, в какой степени и эти усилия сделали войны XVIII столетия менее разрушительными по сравнению с предыдущим периодом49. Несомненно, однако, изменение нормативных представлений о войне50. Предводимые полководцами аристократического происхождения регулярные войска эпохи Морица Саксонского и Фридриха Великого все чаще участвовали в маневренной войне, прерываемой кровопролитными, но все более редкими генеральными сражениями, в ходе которых полки хорошо вымуштрованных солдат-простолюдинов выполняли приказы своих офицеров-дворян с безотказной послушностью человеческих автоматов51. Одновременно четкое разделение на военных и гражданское население становилось одним из основополагающих элементов европейской военной культуры, в том числе и потому, что солдаты XVIII столетия все более явно выделялись на фоне остального населения своим внешним видом и поведением. Они носили военную форму, все чаще располагались в бараках и подвергались коллективной муштре52. Напротив, остальное население все реже носило оружие и подвергалось все более плотному полицейскому контролю, посредством которого формирующиеся территориальные государства утверждали свою монополию на легитимное применение насилия53. Даже если допустить, что более четкая граница между военными и гражданским населением на практике не облегчала страдания последнего во время войны, среди европейских полководцев и офицеров утверждалось представление о том, что мирное население, не оказывающее сопротивления, не должно подвергаться насилию со стороны войск54.

Несмотря на очевидное отличие структуры российского общества, основанного на крепостном праве, военная организация послепетровской России в целом следовала европейскому старорежимному образцу. Потребовалось более двух столетий спорадических и не очень успешных заимствований западноевропейского воинского искусства при московских царях и два десятилетия более интенсивных (хотя и по-прежнему хаотических) усилий Петра Великого для появления в России армии европейского образца к концу правления царя-реформатора и при его непосредственных преемниках55. Эта армия состояла из бывших частновладельческих крепостных или государственных крестьян, призванных на пожизненный (впоследствии двадцатипятилетний) срок и находившихся под командованием офицеров-дворян, для которых государственная служба (по преимуществу военная) была формальной обязанностью до 1762 года и негласным, но вполне действенным социальным предписанием вплоть до второй половины XIX века