Три самоцвета для ведьмочки - стр. 4
Красиво очерченные губы храмовника тронула хитрая улыбка:
— Ну, здравствуй, Агафья! Все желания загадала?
Ведьмочка суетливым движением стянула с головы венок, начала обрывать с него цветы, отбрасывать в сторону, не провожая взглядом. Смотрела на Залихвата, ища объяснение его визиту и ласковому, хотя и немного ехидному тону:
— Я всё сделала, — заговорила наконец. — Сгорели ироды, только зола осталась.
Мужчина шагнул ближе, взял двумя пальцами девушку за подбородок, чуть приподнимая его, и наклонился, прошептав прямо в губы:
— Я не сомневался.
Агаша дёрнулась, отпрыгнула и гневно выкрикнула:
— Что это вы удумали, дядечка?!
Теперь крепкие мужские ладони легли ей на плечи, зазвучал бархатный бас, сознание заволокло дурманом:
— А разве не любви ты просила на поляне, глупышка?
Испуганные мысли стайкой воробушков заметались в голове. Дурман, насылаемый храмовником, уплотнялся. Агаше показалось, что обнимает её вовсе не взрослый мужчина, а юноша с мягкими русыми волосами, ласковыми зелёными глазами, едва пробившимся пушком на щеках...
Желание... исполнено? Ехидна прислушалась к просьбе ведьмочки — показала ей Элеля?
Не так! Не так Агаша мечтала увидеть возлюбленного!
В груди зародился протест, позволивший сопротивляться очарованию Залихвата. Ведьмочка дёрнулась, хотела сбросить чужие руки, упереться в грудь мужчины ладонями, оттолкнуть, ударить, закричать...
Вовремя вспомнила матушкины советы: сопротивление только распаляет желание нападавшего. Глубоко вдохнула, стараясь не слушать обволакивающие фразы, вызвала из воспоминаний вонь, что распространяли горящие тела монстров.
— Фу! — резко отстранился храмовник и поморщился. — Чем от тебя несёт?
Ловко вынырнув из его хватки, девушка спряталась за изгородь, захлопнула калитку и задвинула щеколду. Взялась двумя руками за штакетины, с укоризной посмотрела на храмовника:
— Что же это вы себе, дядечка Залихват, придумали? Неужто вас я у Ехидны выпрашивала?
— Не меня, ягодка? — недоверчиво уточнил мужчина.
Агаша покачала головой.
— Назначение скоро получу, уеду из Ореховки. Ни к чему мне тут привязки.
— Ловко ты это! — усмехнулся храмовник, пощёлкав пальцами перед своим носом. Догадался, что ведьма нарочно запах с поляны сюда призвала. — Да только зря! Думал, в дом пригласишь, вечер вместе проведём, общую победу отпразднуем. Тебе бы понравилось.
— Понравилось, а дальше что? — вопросительно изогнула бровь ведьма.
Залихват с тяжёлым вздохом отошёл от изгороди, усмехнулся и направился прочь, бросив через плечо:
— Вся в мать. Та тоже артачилась, а как иномирный богатырь поманил...
***
Иномирный богатырь... Значит, не видение это, не выдумка мечтательной девчушки. Бывал у них в доме гость с белыми, как спелая пшеница, волосами, яркими, как васильки, глазами, широкой мощной грудью, высокий... огромный даже. Матушка ему едва до плеча доставала, а маленькой тогда Агаше он казался великаном.
Поплескавшись в дворовом умывальнике, девушка вошла в дом, пересекла горницу и присела на лавку.
— Прогнала? — послышалось из-за печи.
— А то ты не видел, — усмехнулась Агаша.
Сверчок выбрался на свет и сообщил:
— Как не видеть! Он тут сколько отирался! Дом два раза обошёл, в окна заглядывал.
— Храмовник? — удивилась ведьма. — Зачем же?
— Уж не меня искал, — застрекотал, смеясь, Стусик, — Панну высматривал. Убедиться, что сбежала, на тебя деревню бросила.