Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция - стр. 32
– Не помешаю? Читаешь? – зашла Лара в комнату дочери, которая лежала на боку с Набоковым.
– Проходи, конечно!
– Я читала это, – посмотрела мать на обложку.
– Да? Ну и как тебе?
– Если бы мужчина мог представить, что творится в голове одинокой женщины…
– Да уж, это представление не для слабонервных, – закрыла Фортуна книгу. – Мама, ну что ты опять осень на себя нацепила? Ты же хочешь быть всегда молодой и красивой?
– Хочу. И что из этого? – села мать рядом с ней.
– Женщине ни в коем случае нельзя предаваться плохому настроению. Ничто так не портит лицо, как уныние.
– Согласна, осенью без любви никак нельзя. Иначе она непременно превращается в зиму. А где твой? Как его? Нил, кажется. Ну, который цветы каждое утро приносил. Пропал куда-то.
– Ну, во-первых, он не мой. Во-вторых, нужны мне были его цветы. Ботаник чертов. Отшила его уже давно, считай, что он гербарий в альбоме моих поклонников.
– Почему?
Дочь замолчала и снова взяла в руки книгу.
– Я смотрю, ты зациклилась на нем.
– На ком?
– Ты думаешь, я ничего не вижу?
– Что именно? – Фортуна испугалась, что мать уже в курсе.
– Хотела от тебя услышать.
– Мама, ты так говоришь, будто никогда не любила.
– Любила, вот и говорю, смотри, не сбейся с цикла. Никогда не связывайся с мужчинами много старше себя.
– Почему?
– Ты можешь привязаться, пока тебя будут медленно распускать.
– Откуда ты знаешь, что он старше меня? – новая волна страха пробежала по лицу дочери.
– Догадываюсь, – соврала мать.
– Он действительно старше, зато он настоящий мужчина. Это отражается в его словах.
– Что в них такого особенного?
– Игра света и тени: что бы я ни натворила, он всегда освещает так, что тень падает только на него.
– Любовь? – положила Лара на белокурую голову Фортуны ладонь, будто та хотела покататься с ее глади.
– Не знаю, если ты мне скажешь, что это такое.
– Любовь – это оказаться в нужное время в нужном сердце, – скатилась ее рука с горки и взобралась для нового спуска.
– В нужном сердце, – задумчиво повторила Фортуна.
– Ну так что, влюбилась?
– Видимо.
– С чего все началось?
– Разве ты не знаешь, с чего обычно начинается сильное чувство? С пустяка.
– Может, скажешь, кто это?
– Оскар.
– Что? Ты шутишь? – обрадовалась мать, что дочь не стала ей врать.
– У меня не настолько сильно развито чувство юмора, чтобы шутить так цинично.
– Для тебя он дядя Оскар. Ты разбиваешь мне сердце.
– Я понимаю, что он персонаж не моего романа, но оставить его не могу.
– Почему?
– Чертовски красиво играет.
– Вот именно, что играет.
– Мама, ну я же люблю его! Я еще раньше чувствовала, что люблю его, но не знала, что с этим делать: раствориться в нем, как сахар в крепком кофе, так он же выпьет меня всю без остатка в два глотка. Что от меня останется? Один осадок. На котором он сможет потом только гадать: «Сколько раз надо будет ее послать, чтобы она больше не звонила, не писала, не ждала?» Или же послать его подальше, пока не началось растление души, забыть, пока есть память, подумать о себе, пока есть ум.
– Ты уже спала с ним?
– Разве это имеет значение? Я все время хотела спросить, почему у вас с отцом все так странно: он там, ты здесь. Я могла бы понять, если бы это была любовь на расстоянии, но вы же и вместе как кошка с собакой, – перевела стрелки Фортуна.
– У нас так много любви, что жить вместе не получается. Потому что уже через несколько часов общения мы настоящая гремучая смесь молчания. Как это можно контролировать, я не знаю.