Три поцелуя. Питер, Париж, Венеция - стр. 34

Кира, которая «вечно лезла не в свои дела», по словам сестры, уже подросла вместе со своим характером, не похожим ни на отца, ни на мать. «Вся в бабушку», – говорила о ней мать, когда та предусмотрительно брала с собой кусок хлеба, всякий раз выходя на улицу. Нет, не для себя: ее, приятную, симпатичную, добрую, любили кошки и собаки. Едва заметив, они лезли к ней в руки, в поисках ласки и корма. Что их тянуло, непонятых, беспомощных неврастеников, к которым так привязано человечество, не поддавалось обычному объяснению. Они подбегали, заискивали, строили глазки, любопытные, незнакомые, разные. «Черт-те что тебя любит!» – нервничала по этому поводу мама.

Через час Фортуна очнулась в постели с телефоном в руках. Открыв глаза, она обнаружила сплошное безразличие к жизни. Чудовищная пустота зияла холодной луной сквозь стекло. В сумерках своих вещей она близоруко различала знакомые тени предметов. Даже в линзах она не видела на единицу, и это давало лишний повод воображению поиграться с фантазией. Она искала какую-нибудь теплую тень, за которую можно было бы зацепиться, чтобы не было так одиноко и тоскливо. Предметы воодушевились, тем более сегодня, когда одушевленных в доме стало меньше. Она вытянула из-под кровати ноутбук, открыла его и провалилась в интернет. Именно здесь сейчас хотелось отлежаться, как в реанимации, чтобы прийти в себя, чтобы понять, как любить дальше. Сообщение было от самой близкой подруги, словно та была в курсе событий. Она постоянно присылала ей какие-то стихи и цитаты. В этот раз как нельзя кстати:

– Спасибо за стихи, очень кстати, чье это? – ответили ее пальцы.

– Не мои. Нашла в одном паблике. Как у тебя дела?

– Нормально.

– А что пальцы дрожат?

– В смысле?

– Буквы пропускаешь.

– Ах да, так получилось. Если честно… Я только что из ада.

– Черт, я тоже хотела бы там побывать. Что случилось, Фортуна?

– Завтра расскажу в универе, долго писать и больно.

– Больно?

– Как вспомню, будто кожу с себя снимаю.

– Хорошо, до завтра.

Фортуна позвонила в разгар занятий с новичками, которых я вел за собой уверенно и спокойно, которых я должен был вырастить до состояния вечного успеха. У телефона был выключен звук, и он нервно вибрировал в кармане моих штанов, будто электробритва, которая неожиданно включилась, чтобы сделать мне интимную стрижку. Я знал, что это Фортуна. Только ей мог бы сейчас в этом довериться. Я оставил группу, дав задание капитанам, и вышел в холл.

– Сматываем удочки? – встревоженно прокралась Фортуна через трубку в мое ухо.

– Какие удочки? Ты можешь говорить нормально?

– Нет.

– Ты не одна? – представил я, как над ней стоят Лара и Антонио и диктуют ей глазами текст, который у нее извилина не повернулась выучить наизусть.

– Да. Мы больше не сможем встречаться, – ударила меня током ее фраза.

– Почему?

– Не задавай глупых вопросов. Ты сам все прекрасно знаешь. Мы слишком разные.

– Разве этого мало? – попытался шуткой смягчить я ее тон.

– Мало, чтобы строить на этом отношения. Вместе у нас нет будущего, – не поддержала она меня, произнося казенные, навязанные родителями слова, – к тому же родители все знают.