Тьма зовет по имени - стр. 3
– Она пришла не одна, – тихо сказала бабушка, – с ней был мужчина. Высокий, с тяжёлым взглядом. Он никогда не говорил ни слова.
Яга задумчиво водила пальцем по шершавой поверхности лавки.
– Люди считали, что он немой. Ни звука. Только смотрел… Порой так, что мурашки по коже бежали. Особенно на детей. Мы старались не встречаться с ним взглядом. А он…
Она замолчала и прищурилась, будто что-то проверяя в памяти.
– Он пошёл в церковь. Стал помогать батюшке – молился, работал на кладбище. Ни с кем не ссорился. Только вот крест он носил… не на груди, а в кулаке. Всегда сжимал его, будто боялся, что у него отнимут.
Иван насторожился.
– А она? Что говорила про него?
– Ничего, – коротко ответила бабушка. – Просто была с ним. Спокойно. Как будто знала, кем он был.
Пламя в печи резко вспыхнуло, и на секунду показалось, что в отблеске на стене мелькнула тень высокого мужчины с опущенной головой. Иван быстро обернулся, но там никого не было.
Яга вздохнула.
– Люди не верили ни в её доброту, ни в его молчание. Боялись. Говорили: он не немой, а проклятый. И она – не целительница, а ведунья, взявшая себе демона в услужение.
Она замолкла, и в комнате повисла тяжёлая тишина. Ваня чувствовал, как сердце начинает биться чаще. Ему вдруг стало прохладно, несмотря на жар от печи.
– Бабушка… ты сама что думала? – прошептал он.
Ядвига медленно повернула голову к нему. В её взгляде уже не было теплоты – только усталость и память о страшном.
– Я думала, что однажды он заговорит. – Она сделала паузу. – Но лучше бы он этого не делал.
Яга на миг замолчала. Её взгляд затуманился, словно она больше не была здесь, в тёмной избе, а снова оказалась в тех далеких, выцветших годах. Иван чувствовал, что не должен перебивать – бабушка словно проходила через таинственную тропу памяти, и каждое слово было для неё шагом вглубь.
Она провела ладонью по колену, будто стряхивала невидимую пыль, и заговорила:
– Я помню… как мы с ней собирали травы. Много трав. На рассвете, пока роса ещё не осела. Она говорила: «У каждой травы своё имя и своё время». Мы выходили рано-рано, когда птицы ещё не проснулись, и лес дышал тихо, как спящий зверь.
Ваня представил себе девочку – юную Ядвигу – босоногую, с косой, пробирающуюся сквозь туман, следом за высокой женщиной в длинной тёмной юбке.
– Лидия… – продолжала Яга, и имя прозвучало с трепетом. – Она всё знала. Как лист шепчет, когда ему больно. Как кора плачет, если её ранили. Она говорила, что лес – это не просто деревья. Это живое. И если слушаешь – он учит.
Ваня почувствовал дрожь в пальцах. Не от страха – от чего-то иного. Как будто в этих словах было что-то древнее, настоящее, что-то, что отзывалось в его собственной крови.
– И ты училась у неё?
– Я сначала ничего не понимала, – усмехнулась Ядвига, но в её усмешке не было легкости. – Срывала не то, путала корни. Один раз принесла вязанку крапивы и думала, что нашла ведьмин цветок. Она тогда рассмеялась… помнишь, каким бывает смех, который как колокольчик, а потом сразу становится эхом? Вот таким у неё и был.
Бабушка опустила глаза.
– Именно от неё… и пошло наше поколение. То, что ты можешь чувствовать для чего та или иная трава. Правильно сварить нужное зелье. Всё от неё. Не было у неё ни книг, ни записей – только руки, голос, и память, как у древнего дуба.