Размер шрифта
-
+

Тихий русский - стр. 4

Несколько лет назад у Геныча тоже украли велосипед. Некстати подсуетившаяся жена оседлала вместо велика собственного недотёпу– мужа – и Геныч, изменив вдолбленным бабушкой разумным принципам, под горячую руку и увещевания супруги накатал заявление. Будучи вызванным в ментовку, он случайно узнал, что в нуровском ОВД скопилось около пятисот «висяков» по мелким кражам из сараев и подвалов – для стопятидесятитысячного города более чем достаточно, к тому же речь идет только о верхушке гигантского по нуровским масштабам айсберга.

Разыскать отравителя английского лорда Харлека стократ проще, нежели выросшего в «совке» русского папуаса, ловко подтибрившего канистру бензина у живущего напротив соседа. Этот сосед – не меньший жук, и тоже не гнушается подтибривать на минутку оставленное без присмотра чужое добро – не обязательно плохо лежащее. Будь Эркюль Пуаро на неуютном месте зевающей от скуки девки-следовательницы, его в самом скором времени непременно хватил бы настоящий, кондовый российский Окочурник Кондратиевич. В России воруют все – ставшая уже неприличной банальность. Ловить на Руси воров – всё равно что пытаться отсортировать груду сахарного песка, вываленного на замусоренный и загаженный окский пляж, от песка речного. Здесь издревле каждый человек попеременно выступает в двух взаимоисключающих (по понятиям «просвещённого» Запада) ипостасях: полицейского и вора. Делая это, наш человек переключается из одного состояния в другое быстрее, чем так называемая ячейка Поккельса – компьютер Пентиум-4 с его 2400-ми мегагерцами может отдыхать! Как электрон одновременно и частица, и волна – так хитрожопый русский ванёк одновременно и преступник, и понятой, и расследователь на общественных началах. Судья-то и прокурор уж точно – в том-то и дело, что на Руси XXI-го века века продолжают жить по понятиям. В России схватить преступника за руку – почти наверняка схватить самого себя.

А менты на Руси издревле чрезвычайно опасны: даже не профессиональной беспомощностью – носорожьей тупостью. В таких условиях русский интеллигент выглядит перманентным новичком, пытающимся научиться кататься на роликовых коньках среди потного разъярённого стада носорогов. Каждый русский мужик должен постоянно держать под кроватью малый туристско-допровский набор для тюремной ходки – как боевой офицер «тревожный» чемоданчик в подсобке у вороватого каптерщика. Никогда не зарекайся от тюрьмы и моли Бога, чтобы молочный поросёнок отыскался до того, как тебя, невиновного, вечно похмельные менты с шутками и прибаутками законопатят в смрадную пресс-хату.

Однажды в студеную зимнюю пору Геныч обнаружил в раздолбанном почтовом ящике белый прямоугольничек. Денежного перевода ему ждать было неоткуда – бумажка оказалась повесткой из линейного отдела милиции, притулившегося, естественно, рядом с вокзалом. В памяти тут же всплыла скабрезная местная частушка, популярная в пятидесятых годах ХХ-го века:


Как на нуровском вокзале

Раздаются голоса:

«Сука, блядь, давай …,

А то выколю глаза!».


Вызывали Крупникова в качестве свидетеля. Однако Геныч не помнил, чтобы при нём кто-то принуждал кого-то к скоротечному половому акту, угрожая в случае неподчинения лишить «терпилу» зрения. Смешно сказать, но Генка весь извёлся, пытаясь со свойственной ему дотошностью и педантичностью проанализировать ситуацию – и не нашёл вразумительного ответа. К поездам он не приближался уже года два – не на что да и незачем было ездить.

Страница 4