Тихий русский - стр. 2

Генка убрал постель и взял в руки роликовый массажёр, уныло представляя, как его проснувшаяся ни свет ни заря великомученица-жена раскладывает на прилавке всевозможную несертифицированную дрянь – промышленные товары, в основном произведенные в «зубро– бизоновском» коммунистическом заповеднике cурового батьки Лукашенко. В памяти немедленно, но лениво медленно всплыл знаменитый английский рассказ «Уличный торговец». Судя по этому рассказу, можно было подумать, что обитатели затоваренного Альбиона не меньшие лохи, чем неизбалованные русские потребители из древнего града Мурома.

Геныч надел старые тренировочные брюки производства ещё социалистической Румынии, майку-сетку (не так сильно пропитывается потом, как сплошная), а поверх «потничка» – застиранную выгоревшую полурукавку (англичане называют такие Т-shirt) когда-то чёрного цвета с серебристым логотипом на груди в виде исправленной школьной прописи:

S E V Ø^>А O B O R O T

Этой старенькой полурукавкой Геныч очень дорожил и не променял бы её ни на какое рибоковско-найковское барахло, тем более турецко-китайского «розлива». Подарок от Всеволода Борисовича Новгородцева – или просто Севы. Сева Новгородцев – полурусич– полуеврей – вёл на русской cлужбе «Би-Би-Си» радиопередачу «Севаоборот»: брал в оборот популярных деятелей культуры, искусства и сбежавших на запад предателей и изменников родины, тоже постоянно предававшую своих людей – не обязательно изменников и предателей. Полурукавку Сева прислал Генычу в качестве гонорара за пародию на «Севаоборот», которую вместе с соведущими однажды исполнил в лицах – не скрывая, однако, брезгливости.

Есть привычка на Руси – ночью слушать «Би-Би-Си». (Теперь-то можно сказать – была.) В кои-то веки «Британская Радиовещательная Корпорация» была для Геныча настоящим светом в окошке – кислородная подушка в удушливой атмосфере, нагнетённой отмороженными советскими тоталитаристами в устроенной на одной шестой части суши обширной палате № 6. В начале же двадцать первого века значение радиопередач «Би-Би-Си» для россиян сошло почти на нет, её образ, а вместе с ней и образ народного диск-жокея Севы Новгородцева изрядно потускнел – отныне многострадальная Русь, которой в своё время недодали попсы и рок-н-ролла, балдела от других радио– и телевитиев.

Геныч скрепил ключи от квартиры резинкой для женской причёски «конский хвост» (говорят, фирма Frederic Fekkai дерет за такие «аксессуары для волос» по 120 долларов США), прицепил их к резинке тренировочных брюк, надел разношенные адидасовские кроссовки и бесшумно выскользнул за дверь – молодые плейбои даже не проснулись.

На улице бледное октябрьское солнышко лениво выжигало и никак не могло выжечь клочья приковылявшего с реки тёплого как парное молоко и густого как фруктовый кефир тумана. Река называлась Окой (да, да!) – без неё и без её рыбы городишко Муром был бы уж точно ни рыба ни мясо, а жизнь затраханных нуждою нуровцев стала бы ещё более убогой, нежели в настоящее время.

Генка пересёк подряд три типично советских двора, которым суждено навеки остаться неблагоустроенными, и по тихой улочке со смешным для начала третьего тясячелетия названием Красногвардейская зашагал на восток – к реке. До Оки от Генкиного дома было по прямой не более километра.