Terra nullius. Роман - стр. 17

В доме был кабинет, в нем я проводила почти все время. Там мы поставили длинный старый стол, который разделили на две рабочие зоны: одну – мою, вторую – твою. По стенам висели французские плакаты, привезенные из Тайваня, первая обложка моей поэтической книжки. Книга вышла плохой, но обложку я очень полюбила. Разные сертификаты и дипломы об участии, фотографии, открытки. Мне нравилось, когда стены разговаривали, в любом доме я дольше всего разглядывала книжные шкафы и стены. Мы совсем недавно купили модный ортопедический коленный стул, и я только привыкала к нему. Пахнет сыростью. Нежно-голубые стены предчувствуют беду и сбрасывают краску. Твой подарок – деревянная подставка под ноутбук лежит на столе, она так и осталась лежать там в ту ночь, когда я в последний раз видела наш дом.

Каждую ночь мне снится этот момент: я оборачиваюсь – и передо мной книжный шкаф, рядом старинное трюмо с зеркалом, словно изнутри покрывшимся туманом, я не пытаюсь попрощаться с домом, потому что не понимаю, что ухожу навсегда. Наверное, так бывает, когда человек умирает, – он не знает, что нужно прощаться, лишь делает вдох перед предложением, обнаружив уже в мире ином, что рот его так и остался приоткрытым.

Катя не могла заснуть, все ее тело зудело от осколков разбитого сердца, она долго плакала, пытаясь убедить себя, что все это ей приснилось. Катя перебирала каждую секунду, проведенную с Фарманом, как одежду, пытаясь-таки отыскать его любовь. Правда, теперь она ясно видела, что все, что притворялось ею, было на деле густым дегтем притворства. Сурьмой ее ожиданий. Зачем он тогда постоянно ошивается рядом? Уже какой год подряд он кружил вокруг, как навязчивая муха, заходя в ее комнату без стука, как отец или муж.

Последние месяцы он стал захаживать реже: в город переехали Ситара и Фатима, периодически он навещал и контролировал сестер. Обе девочки поступали в медицинский университет, и, как старший сын, Фарман был обязан блюсти честь семьи. Правда, они не поступили, им пришлось довольствоваться медицинским колледжем. В тот же город должен был приехать и Абдулла. Он недавно женился и собирался поступать на врача-хирурга. Все село бурно отмечало его свадьбу: казалось, что даже домашние курицы пляшут под свадебную зурну. Дом не только пропах ашом5, но и уподобился ему: белый, нарядный, украшенный изюмом – семейными фотографиями созревших плодов. Марал по случаю свадьбы надела платье для торжеств и сняла с головы белый платок для работы в саду. На шею она повесила неровные жемчужные зубы. В этот день ее руки, как и всегда, не знали покоя: раскладывали шах-плов, доставали соленья, раскладывали в хрустальные розетки варенье из белой черешни, начиненной молодыми грецкими орехами, разливали в кувшины компот из фейхоа. Ахмед тщательно отмыл черную пудру угля из-под ногтей, надел единственный свой костюм для торжеств с выразительными подплечниками, из-за чего он казался мальчиком в отцовском костюме, а не главой семьи. Ахмед плыл по двору их дома, вскинув руки, как крылья, пыль из-под его ботинок не успевала осесть, так быстро он двигал ногами. Ворота были открыты, через металлическую щель уже протиснулась гялин6 с фатой на голове, она растерянно озиралась из стороны в сторону, пытаясь найти жениха. Абдулла, высокий, крепко сложенный как гора, плотный, уже выходил из дверей родительского дома. Невесте казалось, что он больше дома и больше местной горы, его тело было красивым и могучим, как известняк. Ей нравилось его суровое, серьезное лицо, редко озаряемое улыбкой, его брови, похожие на сражающиеся войска. Она не волновалась: готовая отдать ему свое тело и свою судьбу, как дают садаку