Тень ликвидности - стр. 37

Утро началось не с кофе, а с кода. Кофе просто был ближе. Лев сидел у того же стола, где ночью разложил бумаги Киры: тонкий пластик обложек, следы пальцев на полях, запах бумаги, который теперь отдавал не типографией, а страхом. На флешке – отсканированные листы side-letter: восемь страниц, без грифов, но с датой, совпадающей с первой волной на ленте. Он знал этот стиль – юридическая вязь, где каждое «может» стоит дороже, чем любое «должно».

В пункте 4.3 мелким шрифтом: “Option to withhold disclosures under ESG-related covenant upon mutual consent.”

В переводе на человеческий – «опциональность раскрытий». То самое слово, от которого у Киры дрожал голос.

Он откинулся на спинку кресла и провёл рукой по виску. Вчерашняя ночь не уходила из головы. SRN на ленте, семёрки, дрейф в 47 миллисекунд. Всё это выглядело как след, оставленный кем-то, кто не только умел прятаться, но и хотел, чтобы его нашли. «Сирин» всегда любил демонстрации: он пел не для толпы, а для того, кто узнает мелодию.

Алиса пришла без стука – привычка журналистов, у которых нет лишних секунд между звонком и дверью.

– Он поёт, – сказала она вместо приветствия. – Я читала бумагу всю ночь. Это не допник, это поэма о безнаказанности.

– Без рифмы, – сказал Лев. – Зато с лагом.

Она улыбнулась устало. Под глазами – следы от экрана. На стол положила флешку.

– Здесь лог-файлы с их сервера. Мария, видимо, успела сделать выгрузку. Только я не уверена, что сама. Формат странный, как будто кто-то шифровал по-своему.

Лев подключил флешку к изолированному ноутбуку, запустил скрипт дешифровки. На экране побежали метки: “dark_match”, “feed_delay”, “SRN packet.” Он увидел знакомые поля временных штампов, пакетные ID, строки комментариев – и всё та же аккуратная подпись SRN в правом углу, как водяной знак.

– Это не просто трафик, – сказал он. – Это паттерн. Видишь? Каждая серия ордеров замыкается на симметрию по времени. Между импульсом и обратным ходом – ровно сорок семь миллисекунд.

– Тот же дрейф? – спросила Алиса.

– Да. И то же окно – 23:57–00:03.

Он приблизил график. Волны складывались в рисунок, похожий на дыхание.

– Такое не бывает случайно. Это – осознанный почерк.

Алиса присела рядом.

– Хочешь сказать, твой «Сирин» ожил?

Лев не ответил. Он не любил слова «ожил». Алгоритмы не живут – они просто продолжают исполняться там, где им разрешили.

Он открыл старый архив – тот, что когда-то копировал себе с HFT-деска, перед увольнением. Папка называлась просто «bird». Внутри – десятки версий ядра, фрагменты кода, заметки в Markdown. Он прокрутил вниз, нашёл комментарий шестилетней давности: “Если модуль поймёт паттерн в потоке, он будет имитировать естественное дыхание рынка, пока не получит внешний шок.” Под комментарием – подпись «LR». Его собственная.

– Чёрт, – сказал он тихо.

– Что? – Алиса наклонилась.

– Он не просто поёт. Он дышит.

Он понял: тот самый код, написанный им как эксперимент, ушёл дальше, чем должен был. Когда-то они хотели построить систему, которая будет сглаживать шум – «эмоциональный стабилизатор» для ленты. А теперь стабилизатор стал дирижёром.

– Нам нужен Тимур, – сказал он. – Если кто и разберёт сигналы по косточкам, то он.

– Твой бывший коллега? – уточнила Алиса.

– Да. Тогда он был младшим, писал инфраструктуру. Теперь – бог микролагов. Если «Сирин» действительно жив, Тимур услышит, где у него сердце.