Тем легче - стр. 2
Правильно, вот в чем секрет – не спать и перевернуть сутки обратно. Способов выгнать муть из головы не так много: кофе, прогулки по набережной, еще больше кофе. Правда, гулять по местным дорогам не очень приятно – не услышишь чего-нибудь, и старая «Лада» въедет тебе прямо в зад. Или скутер, который везет еду, – будешь валяться посреди проспекта вся в хинкальном бульоне и в ошметках склизкого теста.
Погода стоит хорошая, октябрь на Кавказе ласковый, золотой. Равняется петербургскому лету. От свежего воздуха закружилась голова, и я решила посидеть на набережной – посмотреть на Куру, посчитать башенки крепостей, поразглядывать стелу памяти трех сотен воинов, самаси арагвели[2]. Возвращалась домой мимо зоолавки, мимо прачечной в подвале, мимо ветхих зданий с флагами простыней из окон, мимо ларька с дрянным кофе и почему-то пузырящимися стоптанными ботинками, как на детских рисунках. Вокруг стояли не то кувшины, не то бочки, неизвестно для чего приспособленные. Я обогнула лавку, мысленно кивнула памятнику-князю с птичкой в руке и спустилась к перилам.
Отсюда город кажется торжественно тихим, будто застывшим перед пятничной огненной бурей. Я представила воронку, из которой будто вылетают хлеб, мясо, вино, спелые гранаты, которые продают на каждом шагу, их сок, который ничем не смывается со скатертей и одежды. Я представляю дымящиеся подносы с хинкали, и огромные шампуры баранины, и шипящие маслом кеци прямо из печи, и горшочки с томящимся супом. Если вылить в зеленоватую эту реку все запасы из погребов, по двадцатке за бутылку или за сотню, для туристов и своих, красное, белое и розовое, с осадком и без, – если все это спустить прямо в Куру, она еще долго будет розоватого цвета, как кровь, как любовь, как блаженство. По легенде, на мосту Метехи однажды снесли головы сотне тысяч грузинских витязей – и вода была красной, ярко-красной от крови. Теперь там дерутся молодые бичеби[3], а лучше бы пили, захлебывались сладостью забродившего винограда.
Где-то за голубой мечетью сидят в серных банях арабы, где-то на улицах без фонарей через час откроют бордели, замаскированные под салоны массажа. На углу Руставели и улицы Лермонтова открыта сосисочная, возле которой кряжистые местные мужики смакуют сплетни и играют в карты, слюнявя пальцы, и каждый темный закоулок старого города, как лабиринт, скрывает свои удовольствия.
Всё есть в этом городе, всё, любые наслаждения для кого угодно. И мальчики, конечно же, какие захочешь. Высокие с орлиным профилем, пахнут мускусом, чем их ни надуши. Кудрявые с книжечкой – дымчатые глаза, тонкие пальчики. Рыжеволосые потомки гордых князей, тихие медвежата, модники и бедняки в одной драной футболке, порочные наркоманы и спортсмены, славяне, арабы, турки, хрупкие и высокие, крепкие, слабые, обидчивые и, наоборот, прилипчивые, губастенькие с лицами, будто высеченными из камня.
Эти мальчики смотрят на тебя в метро, с отстраненным видом крутят бокалы в модных местах, шатаются вдоль улиц праздными компаниями. Удовольствие их спин, рук, дыхания – совсем рядом, но никак не подходит ближе, не дается мне в руки, его никак не схватить, не овладеть, не распробовать…
В двадцатых числах почти невыносимо бывает жить.
Запала не хватило надолго: опять встаю поздно, опять почти не выхожу из дому; только сижу на подоконнике и смотрю, как борется с ветром мой кипарис. Но чудо случилось, Аврора была на моей стороне, как говорит наш дворник: нашелся