Татьяна и Александр - стр. 16
– И подумать не могу, что стану есть борщ, в котором побывали руки этого скота, – заявила она.
Александр вернулся в свою постель.
На следующее утро Джейн продолжала говорить об этом. И днем, когда Александр пришел домой из школы. И за обедом – без борща и мяса, а с тушеными овощами, которые ему не понравились. Александр понял, что предпочитает мясо всему остальному. Мясо насыщало его, как никакая другая еда. Он стеснялся собственного растущего тела, но организм надо было питать. Курятиной, говядиной, свининой. Иногда рыбой. Его совсем не привлекали овощи.
Гарольд обратился к Джейн:
– Не волнуйся. Ты совсем извела себя.
– Как не волноваться? Как ты думаешь: этот мерзавец вымыл руки после того, как лапал вокзальную шлюху, побывавшую с полусотней других грязных подонков вроде него?
– Ты же вылила суп. К чему столько шума? – спросил Гарольд.
Александр пытался сохранять серьезное выражение лица. Они с отцом обменялись взглядами. Отец промолчал, но Александр откашлялся и сказал:
– Мама… гм… мне кажется, ты поступаешь не совсем по-социалистически. Сын Марты имеет все права на твой суп. Как и ты имеешь все права на его шлюху. Разумеется, тебе этого не нужно. Но тебе дается право на нее. Как дается право на его масло. Тебе не хочется его сливочного масла? Пойду принесу немного.
Гарольд и Джейн мрачно уставились на Александра.
– Александр, ты с ума сошел? Зачем мне может понадобиться что-то, принадлежащее этому человеку? – поинтересовалась Джейн.
– Это моя точка зрения, мама. Ему ничего не принадлежит. Это твое. И тебе тоже ничего не принадлежит. Это его. Он имеет все права шуровать в твоем борще. Именно этому ты меня учила. Этому меня учит московская школа. Мы все получаем от этого пользу. Вот почему мы так живем. Преуспевать от процветания каждого. Радоваться и извлекать выгоду из достижений друг друга. Я лично не понимаю, почему ты сварила так мало борща. Ты знаешь, что Настя с нашего этажа с прошлого года ест борщ без мяса? – Александр с вызовом взглянул на родителей.
– Господи, что на тебя нашло? – спросила мать.
– Послушай, когда следующее партсобрание? – покончив с обедом, изобиловавшим капустой и луком, спросил Александр отца. – Не могу дождаться.
– Знаешь что? Думаю, никаких больше собраний, сынок, – заявила Джейн.
– Как раз наоборот, – взъерошив Александру волосы, сказал Гарольд.
Александр улыбнулся.
Они приехали в Москву зимой и по прошествии трех месяцев осознали, что для покупки нужных товаров – пшеничной или ржаной муки либо электрических лампочек – надо идти к частным торговцам, спекулянтам, которые околачивались у вокзалов, продавая фрукты и ветчину прямо из карманов своих отороченных мехом пальто. Их было немного, и цены они заламывали непомерные. Гарольд был против этого, довольствуясь небольшими порциями черного хлеба и борщом без мяса, картофелем без сливочного масла, но с большим количеством льняного масла, которое прежде считалось пригодным лишь для производства краски и линолеума и для пропитки древесины.
– У нас нет денег, чтобы платить частным торговцам, – говорил он. – Одну зиму проживем и без фруктов. Следующей зимой будут фрукты. У нас нет лишних денег. Откуда нам взять денег, чтобы покупать у спекулянтов?
Джейн не отвечала, Александр пожимал плечами, потому что не знал, что сказать, но, когда Гарольд засыпал, Джейн тайком приходила к сыну в комнату и шептала, чтобы назавтра он пошел и купил себе апельсинов и ветчины или молока сомнительной свежести. И тогда он убережется от цинги и дистрофии.