Тати. Повести и рассказы - стр. 16
Тогда Чистяков увидел.
Все и до малейшей детали, что было там.
Однако при всей отчетливости восприятия у Семена не получалось понять, ЧТО это такое именно. Сознание не могло сложить наблюдаемые фрагменты во единое целое. Точнее же говоря – бастовало, отвергало, ОТКАЗЫВАЛОСЬ!!
Внимание примагничивало прежде прочего то, что двигалось в этой секции. Оно представляло собой подобие пары крючьев, сходящихся и расходящихся в быстром темпе.
Они были расположены симметрично остриями вовнутрь. С их вогнутостей иногда что-то капало.
Поверхность этих странных образований была темна, и однако, влажная, проблескивала во вздрагивающем луче. Ритм их безостановочного движения совпадал с ритмом звука и было ясно, что именно оно, их мерцание, родит звук.
Над крючьями стояли глаза.
Круглые, неподвижные и словно бы даже какие-то простовато-наивные.
В сознании Семена вдруг с неуместностью высветились круглые очки Джона Леннона. Кумира старшего брата Чистякова. Который – брат – и до сего еще времени носил тертую джинсу и длинные волосы, несмотря на откровенную лысину.
Да уж, человечный взгляд Леннона сквозь очки был вспомнен совсем не к месту! Поскольку на Семена теперь смотрели – нечеловеческие глаза.
Взирали же они на него из чего-то кустистого, вроде мха. (Шерсть? но какая странная…) И рядом в этой щетине располагались… ЕЩЁ глаза!
Какие-то дополнительные… Три пары. Меньшего гораздо размера. И в каждой трепетала синхронно яркая, разбрызгивающаяся точка: отражение лампочки фонаря, трясущегося в руке.
Секция была набита всяческим хламом, как и положено подвальной каморке. Но было в этой картине и необычное кое-что. А именно: хаос вещей делился, ровно и аккуратно, на восемь секторов.
Причем делила его на них многосложная, дрожащая мохнатая тень, отбрасываемая фонарем. Тень… от растопыренных восьми лап огромного паука!
Головоломка сложилась.
Ритмично движущиеся крючья были паучьими жвалами (хелицерами – вытряхнула ненужное уточнение память из учебника биологии, которую в школе нередко Семен прогуливал). А позади во тьме намечалось и тулово паука, пульсирующее в ленивом, сонном, инаковом от челюстей ритме…
Такого не могло быть!
Но было.
На Чистякова смотрел из каморки в четыре пары гляделок паук немыслимого, непредставимого здравым умом размера!
Размах его покрытых шипами лап явно был куда больше, чем удалось бы Семену раскинуть руки.
Внезапно во стрекочущей тишине прошел голос:
– ПОДОБНО ЭТОМУ И В ДУШЕ. ДОСТАТОЧНО ПОЖИТЬ СКОЛЬКО-ТО, И НАКАПЛИВАЮТСЯ ТОННЫ ХЛАМА. А В ХЛАМЕ ВСЕГДА ЗАВОДИТСЯ…
Но Чистяков игнорировал.
И даже не подумал классифицировать голос как-либо: как слуховую галлюцинацию, например.
Семен способен был в это мгновение думать об одном только. Про вероятное будущее. Ближайшее.
Лапы собираются к тулову, образуя прыжковую пружину.
Чудовище взвивается и падает на Семена сквозь открытую дверь!
И жвалы, полные кислоты, смыкаются, пробив грудь. И останавливается сердце…
Чистяков закричал.
Издевательское эхо подвала со радостью повторило вопль.
Рука Семена, выронила фонарь, вслепую нащупала дверь каморки, со стуком ее захлопнула.
Мужчина развернулся к филенке спиною и, упираясь в нее, сполз по ней. Ладони его забегали по земляному полу, сами как пауки, нащупывая, где же валяется там навесной замок.