Тати. Повести и рассказы - стр. 14
– Ну вот, оно все и кончилось, – прошептал. – Теперь уже точно дерьмо все это легко окажется позади. Держи покрепче золотой ключик и топай себе на волю!
Нехитрый самогипноз помог. Семен был человек действия и о поговорке «семь раз отмерь…» привык лишь неприлично шутить, что выдумали ее – скопцы!
Мужчине было приятно чувствовать в ладони прохладный металл – уж теперь не выпущу! – быстро и уверенно шел он вперед по подвальному коридору. А впереди колыхался, слабея пока еще лишь немного, круг света от его верного фонаря…
Вдруг луч сей уперся в стену, которая преградила путь к выходу, хорошо знакомый.
В препону, которой тут раньше не было и возникнуть она могла лишь полминуты назад – а иначе бы как вернулся Семен за своею связкой?!
Мужчина изумлен был настолько, что в первый миг ему показалось даже, что будто коридор подвала перекрыт полностью. И сразу все его страхи, вроде бы побежденные, вновь показали зубы.
Но вскоре Чистяков понял: нет, это перед ним просто дверь, отворенная, одной из подвальных секций. Высвечивается фонарем лишь филенка или как ее там…
Стоит открытой одна из ряда каморок, понумерованных и представляющих точное подобие той, какая принадлежит и его семье, в частности.
Грубая дощатая дверь не перекрывала прохода целиком ни сверху, ни даже сбоку. Протиснуться вполне можно… да, чёрт, можно даже ведь просто прикрыть её!
Только вот почему она вдруг оказалась распахнутой? Эта и сейчас… Чистяков дважды проходил здесь и видел: все секции были закрыты и добросовестно даже заперты каждая на висячий замок!
Он что, перепутал направление и пошел не тем коридором?
Нет, коридор знаком…
Поэтому надо просто продолжить путь, на котором ему ничего (почти) не препятствует.
Но сделать следующий шаг Семен не сумел.
И вовсе не потому, что какая-то сила сковала его физически. Оцепенеть Чистякова заставил вдруг беспредметный страх. Из тех, какие овладевают у человека не мозгом даже, а чем-то более в организме глубоким, древним…
Дыхание в груди у Семена замерло и его ладони покрылись потом.
Что так его испугало? Этого Чистяков не мог объяснить себе! И тем не менее он готов был заявить под присягой: что-то переменилось еще в подвале кроме того, что в коридоре, недавно беспрепятственно пройденном, вдруг оказалась распахнутой настежь дверь…
Но в следующее мгновение Семен осознал, ЧТО именно.
Сделалась иной, непонятным образом, тишина.
Минуту лишь назад обступало его обычное, скучное пустозвучие неглубокого подземелья. Застойное, безобидное. Покоящее всегда эти снулые пыльные переходы, сколь их Чистяков помнил. Немного нарушаемое лишь иногда шипением где-то брызг, однообразно плюющихся из протекшего вентиля.
Теперь же у тишины было… сердце. Пульсирующее (и злобное). Которое представлял обретающийся на грани слышимого некий вкрадчивый звук.
Нисколько не разбавляющий тишину а, напротив, ее подчеркивающий. Поляризующий… Делающий безмолвие зорким, хищным.
Он был настолько негромким, этот неясный шелест, что, хоть и ловил его слух, а неприметный сигнал поначалу даже и не достучался в сознание.
Но сразу же сработал инстинкт. Глубинный и темный страж, недреманное чутье которого заставляет живое опасаться просто того, что ему неведомо (или же было изведано в какой-то из позабытых жизней, но в этой – забыто начисто).