Там кедры врезаются в небо - стр. 17
К Кирилловскому зимовью подъехали уже затемно, проехав больше семидесяти километров. Оно было недавно срублено, пахло сосновой смолой и стояло в небольшой пади с распахнутой настежь дверью. Вопреки ожиданиям Алексея, оно оказалось довольно просторным и высоким. Первым делом сняли сумы, нашли там новенькую керосиновую лампу, заправили и зажгли ее. Она осветила жилище. Двое широких нар стояли по бокам, между ними было окно, вернее, проем для окна, на котором целлофан был изорван на мелкие ленты, по-видимому, когтями или зубами медведя. Под окном стоял большой стол, где могло спокойно обедать человек шесть. Над дощатыми нарами были длинные полки, на них стояли пустые стеклянные банки с разной мелочью, коробки из-под пороха, правилки для шкурок соболя и белок. В правом углу находилась железная печь-буржуйка. Смахнув первой попавшейся под руку тряпкой грязь и мышиный помет со стола, Сашка с Лёшкой принялись менять целлофан на окошке, прибивая его рейками к дощатой раме. Затем затопили печь, притащили из ключа воды, наполнили и поставили кипятиться чайник, рядом котелок для супа, и пошли помогать Толику распрягать и привязывать коней.
– Ну что, студенты, понравилась изба?
– Зимовьё хорошее, главное, чтоб тёпло было! – ответил Сашка.
– Это теперь от вас будет зависеть, не поленитесь, проконопатьте мхом все шели, пустые пазы, проемы да на потолок глины добавте, а то в морозы зубами стучать будете!
– Завтра глянь потолок. Подскажешь, чего куда надо! Собакам-то варить будем?
– А как же, их морить нельзя. Настоящий охотник сначала собаку накормит, потом сам есть будет. Ставьте сразу воду на костёр кипятить, вон у костровиш-ша ведро собачье стоит. А я покажу, как белку обдирать да болтушку варить.
Весь следующий день студенты занимались хозяйственными работами: конопатили зимовьё, укладывали мох, а затем засыпали глиной углы крыши, где просвечивали щели между досок. Свалили несколько сушин полуторометровой двуручной пилой, напилили и накололи про запас дров. Разложили и развесили все продукты, убрались в зимовье, прокипятили и отмыли с содой всю зимовейную посуду. Дядька уехал после десяти. Вниз да налегке ехать было вдвое быстрей. Сашке он оставил двух восьмимесячных щенков, которых вырастил специально для него, старого кобеля забрал с собой, так как на белку и соболя тот не реагировал, а гонял только крупных зверей.
Уже в сумерках они закончили работу и направились в избушку. Внутри было невероятно много мышей, кто-то из заезжавших охотников бросил на полу мешок с остатками овса, и те растащили его по всем углам: в обувь, под нары, в карманы старой одежды и, чувствуя себя хозяевами, шныряли по полу, иногда устраивая с писком мышиную возню – драки между собой. Лёшка нашёл под нарами старую плашку и начал на них охоту. Поначалу плашка давила в среднем одну мышку в пять минут, через час – в десять, затем в пятнадцать. Санька сначала вел статистику, записывая цифры в тетрадке, потом ему это надоело, и он решил самых наглых отстреливать из тозовки, а заодно попрактиковаться в стрельбе. Вначале он не мог приноровиться и постоянно мазал. Затем, сделав поправки на близость, начал попадать в цель. Отстреляв штук пять, Сашка решил испытать себя и по бегущей мишени, с упреждением, но никак не мог попасть. Одна жирная полевка словно издевалась над ним, бегая от печки до угла, вдоль порога двери, как в тире мишень «бегущий кабан» туда-обратно. Саня, мазанув пару раз, так обазартился, что стал стрелять навскидку, но, не рассчитав, попал в чайник, стоящий на полу, от которого пулька, срикошетив, с напряжённым свистом или, скорее, даже воем пролетела в миллиметрах от его уха. Мало того, что он замял чайник, так ещё и чуть не остался без уха.