Такая короткая жизнь - стр. 3
– Изверг! Предатель! Опозорил, гад, и бежишь! – рыдая, орала она.
– Ненавижу! Шоб ты сдохла, зараза! Отвяжись: пристрелю! – размахивая батогом, пугал её Прокоп.
Именно в ней, своей жене, искал он причину своей неудавшейся жизни. Что принесла она ему? Кучу детей. Бедность. Глупо прожитую жизнь. И только с немцами чувствовал себя счастливым: брал, что хотел, спал, с кем хотел, его боялись. Теперь же всё для него рушилось, и он ненавидел весь мир.
– Ох, ружья нэма… Убила б паразита, – с ненавистью произнесла Елена, глядя на бегство полицая.
– Раз Миска тикае, значит, конец фашистам. Нажрались нашего кубанского хлеба, – глядя вслед удаляющейся арбе, тихо сказала Надежда.
Еще стонала от разрывов земля, а уже из хаты в хату неслась весть: советские солдаты в станице! Эту новость женщины узнали от соседки Натальи.
– Вы знаете, бабоньки, – весело тараторила она. – Наши уже у школы, и у мельницы, и на хуторах. Побежим на пятачок!
– Шо мужичка захотелось, – насмешливо бросила Елена. – А если Сергей с войны вернется? Спросе, де детёнок еще один взялся? Шо отвечать-то будешь? – с осуждением глядя на ладную фигурку соседки, ворчала она.
– Не порть настроения, – горько промолвила Наталья. – Два года прошло, и ни весточки. А я женщина. Да и шо ему дитя помешает? – дерзко сверкнув глазами, усмехнулась она. – Ну вас, монашки скучные! Разве не интересно? Наши пришли! Чула, у Дашки Горбихи мужик вернулся! Был в разведчиках! Хоть побаче своего мужика!
Наталья говорила так, что ее голосок то журчал, как весенний ручей, то звенел звонкой песней жаворонка.
– Я, Наташа, – словно оправдываясь, заговорила Надежда, – буду ждать сына дома. А Люба нехай с тобой пойдет. Посмотрит – и нам расскажет.
Станица поразила Любу: будто ураган пронесся по её улицам: поковырял землю, с корнем повырывал деревья и расшвырял их.
В центре был тот же непривычный беспорядок. Поваленные деревья. На огромной акации повисли чьи-то останки. У ерика стоят облепленные грязью танки и пушки, нагруженные телеги и машины. Возле них деловито суетятся солдаты и офицеры.
Вдруг кто-то сзади закрыл Любе шершавыми ладонями глаза и произнес:
– Угадай! Кто я?
Девушка дернулась вперед, пытаясь вырваться, но это ей не удалось.
Терпкий запах пота, бензина, табачного дыма и еще чего-то незнакомого ударил ей в нос.
– Отпустите меня: я вас не знаю, – обиделась Люба.
Ладони разомкнулись – и она увидела возмужавшего двоюродного брата Ивана. Наверное, улыбка не покидала его лицо в это утро. И шапка, лихо сидящая на голове, и кучерявый, выбившийся чуб его, и даже нос, победно поднятый к небу, – все было радостным и счастливым.
– Вот ведь повезло! Ну, и повезло же мне! – шумел Иван. – В родной станице я, дома! А как там тетя Надя? А мать моя жива? – не дожидаясь ответа, расспрашивал он.
– Матери живы, а отцы…
– Эх, война! Смерть и увечья! Насмотрелся! – зло выговорил Иван. – Вот раненых привез и на передовую. Передай моим, что я тут. Если удастся, забегу к ним повечерять.
– Тебя и сейчас могут угостить, – засмеялась Люба, указывая на толпу станичан.
– Солдатики! Кому борща? Нашего кубанского борща, – предлагала чернобровая казачка.
– Выпьем, хлопцы, едят вас мухи с комарами, за победу, шатаясь меж воинов, кричал дед Степан. – Самогончику для вас припас. Думал: не дождусь вас, голубчиков.