Сын Йемена - стр. 12
Покачиваясь, он таращился в зеркало на свое лицо в кровоподтеках, осунувшееся, со щетиной на щеках, с густым кровоизлиянием вокруг темно-коричневой радужки глаза, с бледностью, проступившей через природный загар. Чуть вьющиеся смоляные волосы были встрепаны, когда он стянул с головы гутру, заметив на ней кровь.
Нет, сейчас идти куда-то немыслимо. Нет сил, нет понимания, куда идти, да еще в таком виде. На базаре он может привлечь излишнее внимание. Его могут снова захватить в плен. У него вид жертвы, подранка, от него исходит сигнал слабости и уязвимости. Даже если существует риск оставаться здесь, в квартире, адрес которой известен недружественным силам, больший риск выйти из дома.
Муниф дошел до кровати в комнате, упал на нее и уснул свинцовым сном. Обрывки событий монотонно и тошнотворно мелькали перед глазами. Спал он почти сутки. Потом помылся, постирал одежду с чувством брезгливости и вдруг ощутил, насколько он голоден, даже голова закружилась.
Выглянув в окно, увидел мальчишек, гонявших мяч во дворе. Некоторые играли босиком, другие ухитрялись это делать в драных вьетнамках. Подозвав одного из них, Муниф попросил его подняться на второй этаж. Дал ему денег и поручил купить хлеба, фиников, блок сигарет и пару бутылок воды.
Чумазый мальчишка, не сильно отличающийся от йеменских парней, сочувственно посмотрел на его избитую физиономию и согласился сбегать в магазин за символическое вознаграждение. Через пятнадцать минут все принес.
Муниф поел совсем немного и еле успел добежать до туалета. Его рвало неудержимо. Он даже испугался, что ему отбили внутренности. Однако, умывшись теплой водой из-под крана, решил, что раз нет сильной боли, то это реакция на переутомление и стресс.
Ему хотелось как можно быстрее вырваться из Сирии, но, если судить по тому, как на него таращился мальчишка, становилось понятно, что лучше переждать хотя бы дней пять. Телевизора в квартире не было. Мобильный у Мунифа отобрали еще в плену. Однако о том телефоне он не жалел – купил его здесь для одноразовой акции, там никакой персональной информации о нем и его связях.
Совершив омовение, Муниф долго молился, обнаружив на стене метку направления Киблы[10]. Ему было за что благодарить Всевышнего. Завершив молитву, Муниф почувствовал себя окончательно очистившимся от плена и омерзения, которое испытывал все это время, в особенности омерзения от собственной слабости и постоянного металлического привкуса крови, возникшего во рту не столько из-за разбитых губ и расшатанных зубов, сколько из-за страха.
Улегшись на кровать, Муниф поставил рядом с собой железную пепельницу, взятую с кухни. Предстоящее ожидание казалось бессмысленным и мучительно долгим. Муниф вынужденно остался наедине со своими мыслями. Никаких отвлекающих факторов – ни телевизора, ни интернета, ни компании, жующей кат[11].
Он закурил, пожалев, что под рукой нет ката, чтобы, набив рот, пожевать его и забыть обо всем, как он это делал, хоть и нечасто, в последние годы. Ощутить чувство эйфории и обезболить нывшее от побоев тело.
Муниф не слишком злоупотреблял катом, а уж тем более не любил жевать его в компании. Закрывшись в своей квартире, купленной благодаря Джазиму и прибылям от плантации ката, полулежа на ковре, он обычно смотрел телевизор, если электричество не отключали, забив за щеку листья наркотика. Хотя жевание ката считалось престижным занятием и все знакомые должны видеть степень твоего благосостояния (делали это, как правило, публично), Муниф ходил на подобные посиделки с катом только по просьбе Джазима в компанию его приближенных.