Святой самозванец - стр. 10
Девочке всего восемь лет, но уже ясно, что она избалована и упряма. Этого не произошло бы, если бы Мэгги была здесь и помогала ее воспитывать. Шармина, которая заняла место Мэгги, на все говорила «да». Она не проявляла твердости, необходимой с таким своенравным ребенком. И Аделина, мама Ариэль, тоже; она, очевидно, по-прежнему пыталась быть воплощением любви, тратила на других свое время и деньги, всегда была доброй и мягкой. Как такая женщина могла быть женой Феликса Росси, Мэгги не понимала.
– Милая, я сказала, что хочу побыть одна.
Ариэль сморщила носик, опустила глаза и пустила мягкую лошадку в галоп по коленкам. Лошадка напоминала Твинкл, ее шотландского пони. Он тоже был упрям и избалован.
– Нет, не хочешь, – возразила Ариэль.
Мэгги замерла.
– Хочу, и если надо, я могу вернуться в свою комнату.
– Останься здесь, тетушка Мэгги.
Это не прозвучало как распоряжение, но Мэгги не понравился отказ девочки сделать то, о чем ее попросили. Предполагалось, что Браун организовал ее похищение для того, чтобы выманить Феликса обратно в Нью-Йорк и расчистить путь к убийству Джесса. Но погиб сам Браун. И все равно Джесс умер. Дело рук Сатаны, осуществленное с помощью Феликса, этого ребенка и Сэма. Да и было ли действительно похищение? Мэгги не заметила у Ариэль никаких признаков пережитого стресса.
Мэгги откашлялась и заговорила – на всякий случай – добрым голосом.
– С тобой что-нибудь случилось примерно месяц назад?
Ариэль нахмурилась.
– Нет.
– Совсем ничего? Ничего странного?
Ариэль задумчиво подергала губу, пуская лошадку в галоп по дорогой ткани своего платья. Внезапно она подняла глаза:
– Я летала в Диснейленд на большом самолете.
Мэгги хотелось поднять глаза к небу, но она сдержалась. Какой бы Ариэль ни была избалованной и эгоцентричной, ей всего восемь лет. Мэгги уставилась на орхидеи, которые любила выращивать сестра Феликса; на них сиял солнечный свет, льющийся сквозь стеклянную крышу и стены солярия. Как могут по-прежнему существовать цветы? Как может светить солнце?
– Папа и мама послали женщину в мою школу с запиской, которая позволяла меня забрать, и мы поехали прямо в аэропорт. Мне даже не пришлось укладывать свои вещи. Она купила мне новые. Мы несколько дней жили в Диснейленде! Это было так весело! Но это случилось всего один раз. Мама и папа сказали, что больше никогда так не сделают.
Мэгги замерла.
– Ты разговаривала с мамой по телефону, когда жила там?
Ариэль посмотрела на нее, в глазах сквозила неуверенность.
– Нет. Всякий раз, когда мы ей звонили, она не отвечала.
Мэгги застыла, охваченная раскаянием, и ничего не сказала.
– Ты скучаешь по своему мальчику? – спросила Ариэль.
Скучает? Скучает ли она по нему? Мэгги захотелось кричать от ярости. Она несколько раз глубоко вздохнула, глаза были прикованы к пурпурным лепесткам орхидеи – три внутри, три снаружи, желтая сердцевина, где ждала пыльца. Через какое-то время она осознала, что Ариэль встала и подошла к ней. Одной рукой она прижимала к себе лошадку, другой гладила руку Мэгги.
– Если ты не можешь его найти, может, он не умер. Может, кто-нибудь увез его в Диснейленд.
Мэгги подняла Ариэль и посадила девочку на колени. Они молча обнялись в лучах сияющего солнца.
Сэм остановил угольно-черный «Рейнджровер» у обочины, всего через одну машину после лимузина, за которым следил. В нем сидела дочь той светской дамы, которая поручила детективному агентству Даффи выяснить, не трахается ли ее дочь с шофером. Дочери было девятнадцать лет, и она увлекалась татуировками, но, слава богу, как ему сказали, татуировки на обеих руках – временные. Зеленые пряди в ее волосах скоро смоет вода. Шоферу двадцать три года, он кореец, беден, зарабатывает на учебу в университете Нью-Йорка, чтобы получить степень магистра в области глобальных исследований. Если девушка не одумается, не смоет чернила и краску с волос и не начнет встречаться с достойным парнем, ее отправят в швейцарский интернат. Сэм пытался предостеречь родителей, что если они сошлют дочь в Альпы, татуировки могут стать постоянными, но они не захотели его слушать.