Свет, отраженный от пыли - стр. 2
Марина ускорила шаг. Что там могло случиться? Пятнадцатый и четырнадцатый дома стояли рядом со школой и были совершенно одинаковыми. Только у пятнадцатого дома в трех полисадниках росли яблони-ранетки – предмет вечной зависти подростков всего поселка. Пятнадцатый дом от мала до велика свои яблоньки охранял и никому не разрешал ломать ветки и рвать плоды, особенно осенью, когда они становились мягкими, кисло-сладкими, самыми запретно-вкусными. Или весной, как сейчас, когда запах от цветущих яблонь поднимался до третьего этажа, где жили Марина с мужем. Четырнадцатый дом или «четырка» время от времени нарушал «табу». Девчонки и мальчишки, от первого до девятого класса, разрабатывали операцию, пробирались в полисадники, набивали карманы ранетками или ломали цветущие ветки в букеты и возвращались обратно, если их не перехватывала команда «пятнашки». Такое случалось, и тогда могла начаться нешуточная драка. Результат был непредсказуем. Все зависело от количества старших подростков с той и другой стороны.
Когда вслед за велосипедистами мимо промчались два восьмиклассника, громыхающих самокатами по старому, изъеденному трещинами, асфальту, Марина заволновалась всерьез. Если юные жители «четырки» и «пятнашки» решили драться, то кончиться это может плачевно для обеих сторон, и завтра в школе жди разборок между родителями. Лучше поспешить и вмешаться, чем потом расхлебывать.
Уже совсем стемнело, повсюду зажглись фонари, и идти стало легче. Вернее, бежать, потому что вдалеке Марина разглядела мигающие огни скорой и дежурного милицейского уазика, на котором муж обычно приезжал с работы домой.
Запыхавшись, она подлетела к толпе возле одного из палисадников и принялась энергично расталкивать тревожно гомонящих людей. Слышался женский плач, мужская грубая ругань, вдруг над толпой взвилось строгое приказное:
– Отойдите, вы мешаете работать!
Кто-то схватил Марину за руку и с силой потащил за собой, выдергивая из расступившейся, внезапно замолчавшей толпы. Ничего не понимающая, оглушенная страшным предчувствием, Марина покорно дала себя провести метров пять, но потом опомнилась, остановилась, вырвала руку и, разглядев, кто ее тащит, вздрогнула.
– Андрей! Что случилось?
– Не ходи туда, – глухо выговорил Андрей и отвернулся. – Не надо.
Марина теперь стояла одна на пятачке серо-черного асфальта, освещенная фарами служебных машин, а толпа вокруг продолжала молчать.
– Марина Аркадьевна, пройдемте со мной, – майор Звонцов, начальник мужа, приобнял ее и подтолкнул к уазику, закрывая собой от жадных взглядов.
– Я не понимаю… Объясните, Николай Викторович, что здесь…
Марине казалось, что там, в салоне, майор сообщит страшное, непоправимое, и она сопротивлялась, упиралась, отказывалась подчиняться настойчивым подталкиваниям. Но все-таки забралась по ступеньке в темное уазиковское нутро и плюхнулась на сиденье. Майор сел напротив.
– Дети играли за домом в казаки-разбойники…
Майор побарабанил пальцами по черной служебной папке, лежащей на коленях, и тяжко с присвистом вздохнул.
– В общем, в кустах нашли убитую девушку. А рядом ваш муж, Марина Аркадьевна. Тоже погибший. Наверное, пытался ее защитить. Такое вот событие. Мы приехали, когда на крики детей уже собралась толпа из соседних домов, слухи по поселку разлетаются мгновенно, сами знаете. Территория маленькая, работают все на одной фабрике. Друг друга знают. Трупы… еще не остыли.