Суртандус. Демон Рождества - стр. 8
На страницах были написаны имена, каждая буква будто светилась собственным внутренним светом, слабым, мерцающим, как умирающая звезда. Некоторые из имён казались почти стёртыми, словно их владельцы потеряли даже свою сущность, другие, напротив, сияли ярче, как маяки предательства.
Суртандус медленно провёл взглядом по строкам, пока не остановился на одном имени.
– Генри Милдон, – произнёс он. Его голос звучал тихо, но в нём было что-то, от чего даже пар над чашей начал дрожать. Это был голос, полный власти, как раскат грома в глубине зимнего шторма.
Демон-помощник прищурился, его лицо исказилось в предвкушающей усмешке.
– Ах, этот будет кричать громче других, – сказал он, обнажая острые зубы.
Суртандус, не отводя взгляда от чаши, поднял руку. Его движение было медленным, почти ритуальным, но в нём ощущалась невероятная мощь. Над поверхностью воды возникло лицо. Это был Генри. Его черты, искажённые болью и страхом, напоминали потрескавшуюся маску. Его глаза, в которых ещё недавно светились гордость и уверенность, теперь были полны ужаса.
Запах вокруг чаши изменился. Теперь он смешивался с ароматом пепла и чего-то кислого, как разлагающаяся горечь. Это был запах души, стоящей на грани уничтожения.
Суртандус смотрел на отражение, не проявляя ни малейшего сострадания. Его глаза, холодные, как зимний ледяной дождь, будто вглядывались в самую суть греха.
– Ты говорил ложь с улыбкой, – произнёс он, и голос его прозвучал как звон меча о камень. – Ты украшал предательство блестящими гирляндами, но оно всё равно оставалось грязным и мерзким.
Отражение Генри задрожало, его губы пытались что-то сказать, но слова тонули в вязкой жидкости чаши.
– Теперь ты принадлежишь мне, – заключил Суртандус.
Он опустил руку, и отражение исчезло, будто утонуло в глубинах. Жидкость в чаше на мгновение вспыхнула ярким голубым светом, а затем снова вернулась к своему мрачному покою.
Демон-помощник стоял рядом, его взгляд горел восхищением к своему господину.
– Он будет помнить этот миг, – сказал он с улыбкой.
Суртандус ничего не ответил. Он развернулся и пошёл прочь, его фигура вновь исчезла в густом, вязком тумане, оставляя за собой лишь запах ледяного ужаса, который ещё долго витал над великой Чашей Искупления.
Валдмор жил своей жизнью, если это существование можно было назвать жизнью. Это был мир, где каждое мгновение, каждый вдох или его отсутствие были пропитаны страданием. Души, обитающие в этом месте, продолжали мучиться в бесконечном цикле, их боль становилась частью самой сути этого царства. Тьма, которая здесь не имела границ, пульсировала в такт их агонии. Эти страдания были не просто шумом – это был фундамент Валдмора, его ритм, его дыхание.
Запах боли был здесь повсюду. Он не был резким или навязчивым, скорее он пропитывал всё, как едва уловимый аромат гниющей хвои или старого льда, пропитанного железом. Этот запах проникал в сознание, заставляя чувствовать тяжесть чужих грехов. Воздух казался густым, наполненным невидимыми частицами, каждая из которых несла в себе отголоски предательства.
Для Суртандуса это было не просто работой. Его нельзя было назвать надзирателем или судьёй – он был чем-то большим, чем просто страж Валдмора. Он был скульптором, чьи инструменты – лёд, боль и время – превращали грешные души в их истинные образы.