Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - стр. 54

– Чаю, Маати. И для гостьи тоже, – произнес Хешай, указывая на Лиат.

Маати склонился в знак послушания. Потом поймал взгляд Бессемянного и молча кивнул, благодаря за помощь. Андат ответил легчайшей из всех улыбок.

В коридорах было полно народу. Толпились торговцы, знать, слуги, рабы, охранники. Маати пробирался между ними известным путем в сторону главного зала, разыскивая кого-нибудь из дворцовой челяди. Ему не терпелось вернуться назад, послушать переговоры.

Главный зал был набит битком еще хуже коридоров. Дымом стоял людской гомон. Но вот в толпе мелькнули желтые одежды дворцового слуги, и Маати отчаянно рванул сквозь толчею к выходу.

На полпути он задел молодого человека, одетого в те же цвета, что и Лиат с Марчатом Вилсином, – зелень с бронзой. Мозолистые руки со следами краски и широкие плечи выдавали в нем грузчика. Решив переложить задание на незнакомца, Маати остановился и схватил его за локоть. Продолговатое лицо парня показалось смутно знакомым, но стоило тому заговорить, как у поэта кровь отхлынула от лица.

– Прошу прощения, – сказал грузчик, сопроводив слова позой извинения. – Знаю, я должен был дождаться снаружи, но понадеялся, что Лиат Чокави…

Он затих, увидев, какими глазами смотрит на него Маати.

– Ота-кво… – выдохнул тот.

Миг обоюдного потрясения – и грузчик закрыл Маати ладонью рот и увлек его в боковой коридор.

– Молчи, – прошептал Ота. – Молчи!

Будто и не было последних лет. То, что пережил Ота, вдруг отступило в тень, развеялось от одного звука его имени. Жаркие, влажные дни поденщины в порту Сарайкета, вечный поиск еды и жилья, голодные ночи в придорожной пыли. Жизнь, какой видел ее Итани Нойгу. Все это осыпалось с него, как скорлупа, и он вспомнил себя мальчишкой – уверенным и своевольным мальчишкой, что брел по заснеженному полю к большому тракту. Он словно заново очутился там, и ясность этого воспоминания его напугала.

Молодой поэт послушно шел за ним, ни слова не говоря. Видимо, встреча ошеломила его не меньше.

Они разыскали пустую комнату. Ота запер дверь на засов. Оконце тесной комнаты выглядывало во внутренний сад, где росли бамбук и подстриженные деревья. Даже в дождь, который до сих пор шуршал каплями по листве, внутри было очень светло. Ота сел за стол, закрыв рот руками, и посмотрел на юного поэта. Тот был моложе года на четыре, но старше того Оты, который придумал себе новое имя, новое прошлое и заключил договор с Домом Вилсинов. У поэта было открытое круглое лицо, твердый подбородок и руки, годами не знавшие тяжелой работы. Но больше всего Оту смущали его глаза – они светились восторгом, точно юноша только что нашел клад.

Ота не знал, с чего начать.

– Ты… мы, верно, вместе учились?

– Маати Ваупатай, – назвался поэт. – Я был в одном из младших классов, когда вы… покинули школу. Вы еще водили нас перекапывать огород, а мы плохо копали. У меня тогда все руки были в водянках…

Его лицо вдруг стало знакомым.

– Боги! – выронил Ота. – Так это ты?

Маати Ваупатай, которого Ота заставлял есть землю, ответил утвердительной позой, сияя оттого, что его узнали.

Ота откинулся назад:

– Прошу тебя, не говори никому обо мне. Я так и не принял клеймо. Если братья найдут меня…

– То захотят убить, – подхватил Маати. – Знаю. Я никому не скажу. Только… Ота-кво…