Супружеская неверность - стр. 19

Но, как бы там ни было, надо менять свою жизнь. У меня Кира, а так и до нервного срыва дореветься недолго.

Беру полотенце и иду в душ. Там не только моюсь, но и, вооружившись бритвой, делаю эпиляцию ног и всех остальных мест. В те времена, когда только познакомилась с Богданом, я посещала салон, где девушка обрабатывала меня воском.

Во что я превратилась?! В тех самых страшных женщин, о котрых раньше вместе с мужем смотрела мемы.

Высушив волосы феном, тщательно их расчесываю. Намазываю лицо кремом, надеваю маечку и домашние короткие шорты. Раньше я в таком виде встречала мужа с работы. Думаю пойти так, но все же, вернувшись к зеркалу, достаю косметичку. Выщипав брови, наношу на ресницы тушь.

Это все через силу. Желания нет, ибо нет уверенности и удовлетворенности.

Затем спускаюсь в холл. Богдана все еще нет, а Давид нарезает хлеб и сыр. На сковороде урчит яичница.

— Вы тут прямо как дома.

— А что делать? Есть-то хочется. Хозяйка дома гостеприимства не проявляет, приходится самому.

Давид поднимает на меня глаза и в этот раз взгляд не отводит. Что это с ним? Совсем стыд потерял? Я ведь жена его босса.

Неловко отворачиваюсь и иду к холодильнику.

— Успокоились бы раньше, включили голову и поняли бы, что в шесть утра ни в одной больнице посещений не бывает, тем более в реанимации. — И отхлебывает чай.

— Это моя кружка! — отвечаю, а у самой от его слов тепло внутри.

Может, он прав, и Богдан действительно на складе.

А вот Давиду мое замечание не нравится. Не допив, он ставит кружку подальше от себя, да с таким грохотом, что половина содержимого выливается на стол.

Ну и характер.

— В копилку ваших достоинств, Эвелина Евгеньевна, добавилась жадность!

— Мне не жалко, я просто поразилась, что из всей кучи посуды вы выбрали именно мою.

Мы одновременно оказываемся у холодильника. Возле дверцы происходит заминка.

Начбез уступает.

— Вы побрызгались духами?

— Нюхать меня входит в ваши обязанности? — Достаю молоко, планируя сварить дочери кашу.

Снова наши глаза встречаются. Я отхожу, пропуская эту гору мышц вперед.

— Нет! Просто у меня аллергия на некоторые ароматы. Немного свербит в носу, решил поинтересоваться.

— Очевидно, у вас и на некоторых женщин аллергия. Вы им грубите!

— Я? Грублю?! — смеется. — Еще не начинал.

— Давайте будем разговаривать соответственно статусу. Я ваш босс, вы — мой подчиненный.

И снова ухмыляется, ловко выудив из недр холодильника копченое мясо, огурцы и помидоры.

— Повторяю вам в последний раз. Я работаю на вашего мужа, вы мне не указ.

Сто лет я так долго не разговаривала с мужчиной, глядя при этом ему в лицо. Это странно.

— Пустите меня к плите.

— А вот это правильно. Женщина должна думать о том, чем будет питаться ее потомство, когда проснется.

— Ужас! Как вас жена терпит?

Давид ничего не говорит, но на этих моих словах поворачивается ко мне спиной. Молчит, через какое-то время, нарезав несколько кусков мяса и сформировав бутерброды, отмирает:

— Вы, очевидно, гораздо лучше меня разбираетесь в семейных отношениях, мадам Катаева. Брак, Эвелина, — это не череда скандалов и требований, а попытка найти ответы и компромисс.

Не могу! Меня это просто бесит! Я снова выхожу из себя, едва не роняя на пол бутылку молока.

— Вот изменят вам с секретаршей, наставят рога, будут безбожно врать, я на вас посмотрю!