Сундук безумного кукольника - стр. 27

А псих вдруг вздохнул, поворачиваясь во сне, одеяло соскользнуло с груди, и Мэгги замерла. Так вот, о каких "странных ожогах" говорил доктор Розен… От плеча к локтю вертикальным рядом выстроились выжженные на коже буквы: "Эйнсли". Не цельное клеймо, как тавро фермы на бычьей шее. Не готовые инициалы, как имя владельца на щеке раба. Каждая буква состояла из отдельных заостренных черточек, будто ее выжигали раскаленным гвоздем. Долгая, кропотливая и чудовищно мучительная работа…

– О Боже… – пробормотала Мэг, разом забыв главное правило – никогда не выказывать страха или, того хуже, отвращения при виде чужих увечий.

В тишине палаты собственный голос показался ей неприлично-громким. Видимо, так оно и было, поскольку пациент коротко застонал, поворачивая голову. Солнечные лучи из окна за спиной Мэг скользнули по лицу, и неизвестный открыл глаза. Сощурился от яркого света, и девушка поняла, что он вглядывается в ее темный силуэт.

На сей раз Мэг сразу поняла, что ее поразило. Он был поддельно-молодым… Притворно-юным, будто актер-дебютант в возрастном гриме. Мальчишеское лицо с жесткой складкой у рта, морщинки в уголках усталых и совсем не мальчишеских глаз. Сейчас, уже не затянутые красноватой сеткой лопнувших сосудов, эти глаза были золотисто-зелеными, как виноград сорта Серсиаль, и в них замерло ожидание, как если бы он все еще не получил ответа на какой-то давно заданный тревожный вопрос.

И Мэг ощутила, как ее снова захлестывает чувство тех самых минут, когда она, едва не плача, перебирала изорванные пожитки. Будто никто, кроме нее, не понимал до конца беды, приключившейся с ним, таким же странным, глупым чужаком, неприспособленным для мира без сахара…

А чужак с видимым усилием разомкнул губы и пробормотал по-гэльски:

– Где я?

Мэгги сглотнула, чувствуя, как лицо вспыхивает горячим румянцем волнения:

– В безопасности. Все хорошо.

Слова вдруг иссякли, испуганно затолпившись на языке, словно куры у двери сарая. Четыре года курсов гэльского, песен, легенд и болтовни на форумах разом вылетели из головы, оставив лишь деревянные фразы для начинающих.

А он отвел глаза, обводя стены палаты потерянным взглядом, и снова посмотрел на медсестру:

– Я мертв?

Мэгги моргнула. Спутала слово? Не расслышала? Но переспрашивать было неловко, и она торопливо пояснила:

– Ну что ты… Это больница. Госпиталь. С тобой случилось несчастье, но ты поправишься.

Пациент долго молчал, глядя перед собой. Потом медленно облизнул губы:

– Вы уже все знаете?

Мэгги ощутила, как мелко закололо кончики пальцев, и она подалась ближе, чтоб не упустить ни слова:

– О чем?

– Обо мне. О моем преступлении.

Мэг замерла. Этот шаткий разговор, на который Клоди возлагал такие надежды, вдруг накренился в совсем не предвиденную сторону. Может, просто бред? Иносказание? Но практикантка уже видела достаточно людей, отходящих от наркоза или жара, и умела отличать интонации медикаментозной чепухи от осмысленных слов. И пациент только что совершенно отчетливо назвал себя преступником…

Чушь. О любом преступлении, произошедшем в окрестностях Плимута, уже сто раз передали бы во всех новостях, а этого горемыку даже в полиции не смогли опознать…

– Мы ничего о тебе не знаем, – мягко ответила она, старательно подбирая слова, – и здесь нас занимают не твои грехи, а только твои раны.