Судьбы либерализма - стр. 17
Родившись в следующем поколении, и Бём-Баверк, и Визер, и Филиппович наверняка назвали бы себя либералами. И так случилось, что я знаю: у первых двух упомянутых мыслителей политические взгляды в основном (как и у многих континентальных либералов их поколения) пересекались с тем, что мы находим в эссе Т. Б. Маколея[62], которое, кстати, оба внимательно прочитали. Но в случае Визера и еще больше у Филипповича в их либеральной позиции уже содержалось немало аргументов в пользу контроля, особенно в том, что касается проблем рынка труда и социальной политики. Филиппович действительно был скорее фабианцем, нежели либералом в классическом смысле. Зато Бём-Баверк, быть может, как исключение, во всем оставался истинным либералом, а его последнее эссе «Контроль и экономическое право»[63] даже можно считать началом возрождения либерализма. Но Мизес отделился и как самостоятельный бескомпромиссный либерал сознательно стоял в стороне. Чтобы последовательно выстроить новую либеральную доктрину, ради такого путешествия в мир открытий ему пришлось обратиться к английской литературе девятнадцатого века, поскольку современная немецкая едва ли позволила бы ему увидеть, в чем на самом деле заключаются принципы либерализма. Однако в то время, о котором я говорю, он уже обнаружил в Эдвине Кеннане[64] и Теодоре Грегори[65] родственные души, и с того момента, с начала 1920-х годов, начинаются встречи между австрийскими и лондонскими либеральными группами.
Либерализм Мизеса не только вовлек его в непрерывную полемику со значимой венской группой марксистов, некоторые светила которой к тому же вместе с ним учились и которая через Отто Нейрата[66] весьма серьезно влияла на философов-неопозитивистов формировавшегося на тот момент Венского кружка. Он также вызывал неприязнь у большой группы либералов с умеренными взглядами, к которой тогда, пожалуй, относилось большинство интеллектуально активных молодых людей. Строго говоря, к этой группе принадлежали все, кто не был марксистом (и я в том числе), хотя некоторые медленно, шаг за шагом, склонялись к его [Мизеса] точке зрения. Подозреваю, что даже на его личном семинаре многие в душе долгое время оставались полусоциалистами, а еще больше отстранялись от дискуссий, поскольку весьма болезненно относились к тому, что тематически они то и дело возвращались к принципам либерализма… хотя систематические вопросы о том, что случится, если государство перестанет вмешиваться, как раз и подпитывали эти дискуссии.
Прежде чем чуть больше рассказать о той среде, в которой формировало взгляды мое поколение, я должен сказать пару слов о людях, находившихся между ним и поколением Шумпетера[67] с Мизесом, о трех ученых, чьи исследования заслуживают большей известности, но которые довольно рано ушли из жизни. Никто из них не занимал штатную должность на кафедре, тем не менее их вклад в науку значителен. В первую очередь это Рихард Штригль[68]. Мы все считали, что к нему неизбежно и вполне законно перейдет кафедра, и, останься он жив, лучшего продолжателя традиции сложно было бы найти. Его исследование теории заработной платы