Судьба калмыка - стр. 38

– Ох-хо! – затряслись в смехе бабы. Вот тебе и на! Вот тебе и калмыки. А вон у Засохиных, корову совсем прирезать собрались, вымя раздуло – не притронуться. Орава ребятишек – одно спасение было молоко. Все испробовали – не помогает, корова тощает, ничего не ест. Случайно калмычки проходили мимо, или побирались, услышали рев коровы. Ну и предложили свои услуги. По-русски ни бе, ни мэ, а за два дня вылечили корову. Ты бы догадалась теплую овчину с мазью на вымя корове положить? Нет, куды там? А они догадались. А мерли бедные поначалу как привезли их, ужас просто. В пустые избы и сараи забивались и замерзали там. А какие выжили, весной выползли, черные как тени. Уж в пустых избах и на отшибах не жили, как ни загоняли их туда обратно. К людям ближе пришли. Вон у меня под забором два раза шалаши ставили и каждый раз то старуха мертвая оставалась после их ухода, то дитя малое. Кормила оставшихся в живых чем могла. Шелуху картофельную сырьем ели. Сейчас немного обжились, растолкали их по разным местам. А то поставят к забору несколько палок, накидают сверху травы и веток и живут, а дожди-то все равно мочат. Что там за шалаш? Так себе, от солнца тень дает, да и только. А потом ведь и мы перестали им разрешать жить у своих заборов. Гнали просто-напросто. Боялись, что холеру какую-нибудь от них подцепим. Да и мертвых у своих дворов никто не хотел видеть. Хоронить-то у них сил не было, еле двигались. Ничего, выжили, разбрелись кто куда, хотя помирают их еще много. Ну, а наши не помирают?– заспорили бабы.– Помирают, слов нет, но не так. Мы дома – не забывай этого. А у них ни кола, ни двора. – Пожалела! А про своих сирот забыла. Может из-за них наших мужиков поубивало. – Э-э, уж если дура, так дура! Где наши мужики погибли? Под Москвой, то-то. А калмычня откуда? Из-под Сталинграда. Москва вон где, а Сталинград чуть не на юге! Тыщи километров между ними. Вон Пескарихин Васька под Сталинградом воевал, живой остался, хоть и дергает его, контузило сильно. Спрашиваем мы его про калмыков, в глаза он их там не видел. Тут чего-то накрутили. Напутали. Может, какой и был подлец у них, недаром ведь говорят: – в каждом народе есть курва и злодей. У нас сколь хочешь подлецов, что теперь стариков и детей за решетку садить за них? Нет, бабы, тут что-то не то. Говорят, уже мужиков калмыцких видели, своих разыскивают. Все в медалях говорят. Вот тебе и калмыки. А на пацана ты Дуська зря накричала, чем ни накормят его калмычки, жив ведь. Правду говорит Лысокониха, – от зависти зубами ляскаем. Мы им ничем не помогаем. Работа проклятая, свои ребятишки, самим жрать нечего. А они глядишь и приглядят еще за ним. Он ведь еще сопливый, все один да один. Старшие братья – то все где-то болтаются, не глядят за ним. Да че уж греха таить, старших сколь уже раз на базарах ловили. Как бы в колонию не загремели. Связались со взрослым жульем, вот те и командуют ими. Ох-хо-хо, горе-то горе! Без хозяина – дом сирота, – точно говорят. Сама сколь раз видела, как стемнеет какие-то большие парни к ним в избу заходят, несут что-то. Уж Генке своему уши сколь раз драла, чтоб к ним и близко не подходил. Жулье-то оно и ест жулье, собьют с панталыку ребятишек. А в колонию попадут – это все.

Противоположная часть райцентра от речушки и болота вплотную примыкала своими постройками к деревушке. На другом конце этой деревушки находилась колхозная свиноферма. Длинные, приземистые сараи свинофермы пообветшали за годы войны, но необходимое по плану поголовье свиней сохранялось несмотря ни на что, хотя свиньи стали сплошь беспородными, неухоженными. Руководившая свинофермой дородная женщина особенно следила за поголовьем свиней, качество ее не волновало, ибо недочет в количестве в те годы грозил расстрелом. А то, что вместо упитанного полуторацентнерного кабанчика взамен появлялся на ферме горбатый, щетинистый поросенок вдвое меньше весом, знали немногие. Но молчали. Все работающие на ферме сами были не без греха. Была возможность утащить с фермы картошку, турнепс, жмых, отруби. В тяжелое военное голодное время это были ценные продукты питания. С полей растаскивались корма для свиней, так что жирку нагулять свиньям особенно было не на чем. Людей наказывали, сажая в тюрьмы, но голод брал свое. Охранять поля было некому, а вот свиноферма охранялась по ночам вооруженной охраной. Мясо поставлялось на фронт и в расположенный в райцентре госпиталь. С военкоматом была договоренность, и выздоравливающие в госпитале бойцы считали за счастье побыть в ночном дозоре на ферме, при оружии. В одну из ночей любители свининки из городского ворья задумали уменьшить число поголовья свиней на ферме. Подъехав на телеге, угнанной из соседней деревни, они смело подошли к курившему у забора солдату. – Слышь, служивый, а правда у тебя автомат заряженный? – криво усмехаясь спросил щербатый парень с прилизанной челкой на лбу, поигрывая финкой. – Какое там заряженный! Учебный. Так, дураков попугать – приклад со стволом, – весело глянул на них солдат. – Ну, так ладно! Ты жди дураков, а нам некогда! – и блатная троица смело шагнула в свинарник.