Студёная любовь. Во тьме - стр. 29
– Я уже говорила. – Но густые белесые ресницы предательски дрогнули, а зрачки растянулись до невозможной величины и почти спрятали серебро радужек в бесконечной тьме.
– Не желаешь от меня детей, значит? – скрипнули зубы.
– Нет, – резанула сталью Любава, но снова заполошно моргнула, прогоняя с ресниц непрошенный бисер слез. Ох, и врушка.
– И сколько действует эта противозачаточная микстура? – я слегка толкнул ее к стене, заставив вздрогнуть.
Признавайся, ну же! Что ты пытаешься сделать, моя холодная девочка? Что за боль спряталась в тени твоих ресниц?
– Это навсегда, – сломанным голосом ответила Любава и только сейчас дернулась, но из моих объятий не смогла вырваться.
– В мире магии понятия «навсегда» не существует. Не знала?
– Существует, – она приподняла руку и показала шрам на запястье. – Такие уже не свести и… – потянулась к моему лицу, невесомо провела кончиками пальцев по грубой коже на виске, – такие тоже.
Меня словно током прошибло, горячие волны разлились по животу и разбились о камни груди.
Я повернул голову и нырнул лицом в ее раскрытую ладонь, прижался губами к горячей коже.
– Я хотел помнить, – вырвалось глухо.
– Кто я, чтобы запретить кронпринцу все помнить? – шепнула она.
Эти недосказанности сводили с ума, но я понимал, как сложно ей находить слова и не нарушать обет. Я бы, наверное, давно свихнулся. Одно дело догадываться об обручении, другое дело – знать правду. Хотя правда мне сейчас не поможет, а Любаве сделает хуже, поэтому не настаивал.
– Значит, никаких детей? – вопрос, заданный дважды, давал каждый раз новые оттенки эмоций.
На мгновение показалось, что черные зрачки девушки вытянулись в вертикальные и блеснули огнем, но они быстро снова растянулись в черные блюдца.
Она робко кивнула, передвинула ладони на мою грудь, слегка сжала ткань кителя.
– Зачем тебе дети от безродной? – слабо проговорила. – Не думаю, что у таких потомков есть будущее.
Отчего же так болезненно даже представлять, что она могла бы действительно так думать? Но я чувствовал ложь, ловил ее в дрожи красивых губ, в блеске влаги в уголках прекрасных глаз.
– Ты все верно понимаешь… от безродной мне дети ни к чему.
Что хочу малышей от нее одной, я жестоко умолчал, пусть ныряет в мои глаза и читает правду сама, не стану помогать. Должна же она наконец понять, что значит для меня больше, чем говорю!
Ее боль отразилась на искривленных губах, уголки рта дернулись вниз, а руки на моих плечах стали каменными.
– Отпусти, – пропустила Любава сквозь зубы.
– Зачем? – собрал ладонью густые волосы на ее затылке, оттянул голову немного назад, сильнее открывая для себя тонкую шею. – Эликсир же мы не зря выпили? Теперь будем развлекаться, раз уж ничего не страшно.
Склонившись, лизнул кожу за маленьким ушком. Какая она сладкая… так и слопал бы.
– Я все еще не простила тебе смерть Кирсы… – буркнула Любава, удобнее подставляя местечко на шее под поцелуи. В ее словах не было ни капли ярости и злости, лишь сожаление.
Я тоже об этом сожалею, поверь.
Жилка забилась под языком и губами в бешеном ритме, а пальцы, что до этого раскаленными прутьями толкались в грудь, сейчас перебежали по ключицам вверх и зарылись в моих коротких волосах. До ослепительной, но томной боли вцепились в них.
– Не прощай, – выдохнул прямо в ухо, скользнул языком внутрь, изучая раковину, глотая дрожь и дурея от переклички наших стонов. – Ни за что не прощай…