Струна - стр. 16
Я невольно дернулся вперед. Да как он смеет! Про Лариску…
Происходило что-то совсем уже запредельное. Ну как психически здоровый человек способен не то что произносить, – хотя бы всерьез выслушивать этот бред. Все это походило на дурной анекдот, на тягостный, беспросветный роман Кафки, в котором я стал героем. Но даже у Кафки было поизящнее. Ведь глупейший же фарс! Ну какой в нем смысл?
И все-таки я чувствовал, что смысл есть… Какой-то тяжелый, мутный, и, конечно, совсем не тот, что вытекал из гладких, отточенных речей Хранителя.
– Итак, обвиняемый не внял нашему предостережению, не бросил педагогическую работу, не выплатил указанной нами суммы на лечение искалеченного мальчика… Мы дали ему достаточный срок одуматься – целое лето, но он не воспользовался своим шансом. Вообразите ужас и отчаяние детей, когда первого сентября, войдя в кабинет математики, они вновь увидели Константина Дмитриевича Демидова, палача и садиста. Увы, школьная администрация проявила формализм и приверженность чести мундира. Мундира, замазанного детской кровью! Видите ли, не имелось официальных поводов для увольнения. Впрочем, эти начальственные дамы – вопрос отдельный, с ними уже работают иные наши структуры. Мы же вернемся к Демидову, нагло наплевавшему на милостивое предупреждение «Струны». После этого медлить было нельзя – и Оперативная Часть Столицы произвела изъятие преступника. Далее имели место следственные мероприятия, полностью подтвердившие обвинения. А посему…
Хранитель сделал короткую передышку, глотнув из ребристого графина. Странно, а я и не заметил, откуда тот взялся. Впрочем, после «следственных мероприятий» я много чего перестал замечать. Совершенно разладилось восприятие.
– А посему, – продолжал он, – Трибунал Высокой Струны, рассмотрев дело бывшего учителя Константина Дмитриевича Демидова, вынес свое решение. За насилие, совершенное над светлым ребенком, за предательство и жестокость, учитывая потенциальную опасность преступника, – вывести его за пределы Тональности. Для чего передать Демидова в распоряжение Исполнительной Части, дабы та поступила с Демидовым милосердно и безболезненно.
Он замолчал, утирая лоб все тем же белым платочком. Да… Стилистика у них… Во времена Святейшей Инквизиции формулировка звучала весьма схоже. «Предать в руки светской власти, дабы поступила она с ним кротко и без пролития крови»… Недалеко же эти ушли. А уж как эвфемизмы любят… Вывести за пределы Тональности. Если учесть, что «Тональность» – это, по словам следователя, вся наша Вселенная, весь видимый мир…
В общем-то, я даже не особо испугался. К тому все шло.
– А сейчас, – вновь возбудился Хранитель, – Демидов пройдет Коридором Прощения. Но сперва, – махнул он кому-то невидимому рукой, – чтобы ни у кого не возникло сомнений в справедливости суда Струны…
По мановению его ладони в мраморной стене появился проем, за которым зияла чернота.
– Ну давай же, иди! – нетерпеливо бросил Хранитель.
Из черноты осторожно выдвинулась невысокая фигурка.
Ничего себе! Я узнал его сразу, несмотря на разительные перемены.
Димка Соболев оставался самим собой, хоть и одет был в лазоревую футболку и такого же цвета шорты. Волосы его, некогда касавшиеся плеч, были коротко острижены, и оттого он казался значительно моложе своих четырнадцати лет.