Сторож брата. Том 2 - стр. 12
Украина, Россия, славяне, Евразия – все это лишь фигуры в игре; шахматная доска, о которой говорил еще Бжезинский, нуждалась в том, чтобы ее освободили от лишних фигур. Москву жалко, думал Марк Рихтер, но Москва обречена.
А поезд все шел.
Москва же, если и была обречена, то отнюдь не все в городе об этом догадывались или, во всяком случае, не подавали виду. Вечер у Инессы Терминзабуховой получил название «Проводы мира». Гости вольнолюбивой дамы, жены удачливого бизнесмена, торгующего охранными устройствами (замками, капканами, колючей проволокой), экипированы были соответственно: кто явился в галифе, кто в дедушкиной пилотке. Стены обширной гостиной декорированы военными трофеями, вымпелами и медалями – достали из сундуков. То были поминки мирного времени, проводы эпохи постсоветского рококо, то было прощание с проектами и фантазиями прошлых лет. Ждали известного адвоката (защищает в суде правозащитника Романа Рихтера), ждали куратора современного искусства Казило (уж этот непременно отчебучит что-нибудь, помните, как надел маску президента и приказал бомбить Нью-Йорк?), ждали литератора Зыкова, отбывающего в Калифорнию с разоблачительными лекциями. Наконец, ждали великого американского коллекционера Грегори Фишмана, что привез в Москву свою знаменитую коллекцию. Поговаривают, любвеобильный Фишман придет с новой пассией. Как, это уже новая, не Жанна Рамбуйе? Мадам Рамбуйе вот-вот приедет из Парижа, а это москвичка – новая, неожиданная. Кто ж такая? Да вот и она, встречайте! Тяжело неся толстую грудь, вошла взволнованная Наталия Мамонова, Фишман ввел ее в общий зал, представил.
– Что за прелестная квартира, – сказала Наталия Мамонова, полагая, что именно так надо говорить. Она склонила голову набок, послала хозяйке одобрительный взгляд.
Так говорить не следовало. Квартира в Гранатном переулке, площадью пятьсот метров, не называется прелестной. И грудью в присутствии Инессы Терминзабуховой не качают. Так нельзя делать.
Инесса снисходительно улыбнулась. Уважение к Фишману, к его коллекции и к его роли в истории России (которую все ощущали, но не могли внятно описать) перевесили отвращение к немолодой провинциалке.
– Квартира удачная, согласна. Соседство скверное. Кремлевские чиновники.
– О, неужели? Как жаль, – Наталия покачала грудью.
– Соседство не выбирают. Это ведь по их вине у нас сегодня поминки мирного времени.
– Я вам сочувствую, – что ни слово, то хамство.
– Вы очень добры ко мне. Но мы, право, справляемся.
И действительно – прямо напротив квартиры Терминзабуховых располагалась квартира Андрея Андреевича Варфоламеева.
Варфоламеев сидел в кабинете за столом. Вошел военный, передал пакет, вышел.
– Что в письме? – спросила жена. Она принесла чай, как обычно, в шесть вечера. Стояла рядом, когда фельдъегерь передал письмо.
– Служебное.
– У тебя лицо злое. Все так плохо?
Варфоламеев улыбнулся. Когда улыбался, лицо становилось еще более тяжелым, потому что глаза не улыбались никогда.
– Ну-у. Какое лицо должно быть у опричника? У генерала оккупационной армии. У российского держиморды. Соответственно должности и лицо.
Он спрятал депешу в карман.
– Это я просто вспомнил статью одного гражданина. Плескунов фамилия. Пишет Плескунов о том, как русню погонят и как НАТО объединит усилия с Украиной и завоюет Россию. Интересно пишет.