Сторож брата. Том 2 - стр. 14
– Зачем?
– Не задавайте вопросов!
Рихтер вышел из купе, двинулся вслед за Кристофом, перешагивая через чемоданы и баулы цыган. Немецкий анархист обернулся, ухватил Рихтера за рукав, дернул к себе.
– Быстрее!
Кристоф потащил Рихтера в тамбур, втолкнул, ввалился сам, дверь в вагон припер собственным длинным телом; они стояли, зажатые в узком гулком закуте; вагоны лязгали, и тамбур содрогался. Дистанция, отделявшая Рихтера от зубов анархиста, была ничтожна. Рихтер, и от природы не особенно храбрый, страшился того, что скажет ему анархист. День ото дня Кристоф делался все более и более агрессивен и его действия были непредсказуемы.
Кристоф оскалил желтые больные зубы, сказал:
– Понимаете, что в вагоне три шпиона? Или нет?
Анархист Кристоф был одет, как это принято у радикальных активистов, в подобие военной униформы – сапоги, черного цвета френч, стальные пуговицы. Они все так одеваются, чтобы их деятельность на митингах казалась борьбой. Выправка у Кристофа военная и, если бы тамбур не швыряло из стороны в сторону, социалист смотрелся бы убедительно.
– Сообщаю, чтобы предупредить об опасности.
– Обычные украинские авантюристы. Даже не солдаты. Золотая киевская молодежь играет в войну.
– Я не про них. Знаю эту плесень. Дамочка – дочка украинского посла на Антигуа. Дочка коррупционера и вора. Парня в желтых портках встречал в Берлине. Щеки отожрал.
– Они не стоят вашей заботы, – сказал Рихтер, отворачиваясь от тяжелого гнилого духа. – Поиграют в войну и успокоятся. Но поглядите на Мельниченко. Он не авантюрист.
Кристоф вплотную приблизил больной рот к лицу Марка Рихтера:
– Англичанин, француз и итальянец – шпионы НАТО.
– Кристоф, успокойтесь.
– Они шпионы.
– Кристоф, – сказал Рихтер, – неужели вам мало того, что происходит? Надо добавить?
– Вас пугает радикальность, – Кристоф проверил, все ли стальные пуговицы застегнуты, поправил ту, что у горла. – Не гламурен. Непримирим! Мы – дети шестьдесят восьмого!
– Нет, – ответил Рихтер, он набрался духу спорить с опасным человеком, – вы незаконнорожденные дети тысяча восемьсот сорок восьмого. Так сказать, от морганатического брака. А те, что были детьми тысяча девятьсот шестьдесят восьмого – давно сидят в банках директорами, пьют шартрез.
– Но-но! – сказал Кристоф. – Без оскорблений!
Хриплое карканье анархиста не походило не вежливое покашливание ученых воронов Оксфорда.
– Кристоф, вы опоздали на полтораста лет. Вы – брызги тысяча восемьсот сорок восьмого. Тогда был пролетариат, было о чем фантазировать. Левая идея сегодня – полная дрянь. Чьи права защищать? Арабских террористов? Нет пролетариата. От безделья фантазии. Вы не корреспондент. Так ведь?
Кристоф не стал отвечать.
Кристоф смотрел в лицо Рихтеру, но смотрел сквозь собеседника, туда, где видел площади, толпу и черные флаги анархии. Проблема пролетариата волновала мало; как всякий борец, Кристоф сражался, не вдаваясь в детали.
Кристоф и сам знал, что возбуждение его всегда подводит. Успокоился, все взвесил, сказал сдержанно:
– Вы мне не доверяете. Сказанное мной считаете конспирологией?
Рихтер развеселился. Его первоначальный испуг сменился на иронию. Кристоф не опасен, он попросту безумен.
– Я совсем не против конспирологии. Вся историческая наука – конспирология. Не надо стесняться термина. Убийство Цезаря или падение Карла Десятого Бургундского – это заговоры. Большевики – заговор. Фашизм – заговор. Тамплиеры, гибеллины, оранжевая революция, глобалисты, Бильдербергский клуб – какая разница? Все это заговоры. Вся дипломатия – искусство заговоров. Одному говорят одно, другому – другое, или так говорят, чтобы ничего не сказать.