Сторож брата. Том 2 - стр. 16

– На таких спекуляциях можно сделать миллионы?

– Сотни миллионов.

– Как это?

– Алистер Балтимор – идеолог свободы. За идеологию платят.

– Конкретно что это значит?

– Балтимор предъявляет покупателям товар, который договорились именовать искусством.

– Поточнее, будьте добры. Мои товарищи называют все настоящими именами. То есть Балтимор продает фальшивый товар?

– Тамбур поезда, – сказал Марк Рихтер, – не лучшее место для лекций по социологии искусства.

– Не важничайте! – зубы веером изобразили улыбку. – Лекцию здесь читаю я, а не вы. Итак, за что конкретно галеристу платят?

Марк Рихтер за последние два месяца успел убедиться: обман – самая убедительная реальность. Говорил уже не для зубастого социалиста, а сам для себя.

– Слово «фальшивый» не точно. Любая идеология декларирует нечто бездоказательно. Скажем, слово «любовь» остается идеологией, пока в жертву объекту любви не отдана жизнь. На этом, в частности, строится понятие религиозной жертвы.

– Ближе к теме.

– Вы же просили объяснить. Англичанин торгует символами свободы. Современные кляксы выражают порыв к торжеству над конкурентом, это тотемы общества рынка. Поэтому у «свободы» сегодняшнего общества Запада нет определенной формы. Тотем современной свободы – это бесформенная клякса. Галерист продает идолов.

– Скажем проще: богатые знают, что платят за фикцию.

– Но платят фальшивыми ценностями. Напечатанными только что бумажками.

– Мы подошли к сути. Еще один шаг. Можете?

– Так было всегда. Золото объявлено ценным по договоренности. Алмаз – это просто уголь. Но договорились считать алмаз драгоценностью. Деньги – это раскрашенная бумага. Так и с кляксами. Договорились, что кляксы – символ свободы.

– Вы согласны с тем, что клиенты галереи – это те, кто производит мыльные пузыри: банкиры, инвесторы в финансовые махинации, торговцы наркотиками и облигациями. Теперь скажите, много через такого спекулянта проходит денег?

– Очень много.

– По всему миру?

– Кристоф, это происходит на уровне инстинкта.

– Так вот. Обычный шпионаж.

– Невероятно.

– Вас не удивляет, что за кляксы можно получить миллионы, а то, что полученные путем мошенничества миллионы можно передать правительственному чиновнику, удивляет? Скажем, генералу, отвечающему за участок фронта от Харькова до Одессы, сколько надо дать? Сколько квадратиков?

– Невероятно, – повторил Рихтер, который понял, что все именно так и есть.

– Как считаете, в какое количество полосок обойдется отрезок в двадцать километров по харьковскому направлению? Допустим, отодвинуть артиллерийскую батарею в глубину от линии фронта. Пара квадратиков?

Кристоф скалил гнилые зубы, скверное дыхание превратило тамбур в газовую камеру.

– Вы полагаете, Бруно Пировалли и Алистер Балтимор случайно в одном купе? Итальянский демократ и британский консерватор? Они о чем там целый день разговаривают? О судьбах демократии?

– Да, – согласился Марк Рихтер.

– Вы вообще как относитесь к украинским событиям? – каркал Кристоф.

Марк Рихтер ответил осторожно. Он не понимал уже, с кем разговаривает. Полувоенный человек был военным человеком.

– За билеты на провинциальный спектакль заплатили слишком большие деньги, – сказал Марк Рихтер.

– Верно, Европе дорого встало это представление. Особенно простым людям. Богатые станут богаче. А обычным людям с галерки придется раскошелиться. Билеты на галерку очень дорогие. В партер задаром пускают.