Сторож брата. Том 1 - стр. 9
Вспоминал эти строчки Мандельштама он всякий раз, когда в первые годы эмиграции подумывал, не вернуться ли. Тогда не вернулся, а вот сейчас пришла пора.
Едва сказал себе: «Еду обратно», как оказалось, что желтые стены колледжа, серый твидовый пиджак, прогулки вдоль холодного канала, обеды с профессорами закрывали зияющую черноту.
Садовник Томас высказался положительно насчет отъезда из Оксфорда.
– Валить отсюда надо, ты прав. Хорошо тебе, есть куда податься. Была бы квартира в Москве, дня бы здесь не пробыл. Тьфу, – Томас харкнул на тюльпаны.
– Нет у меня там квартиры.
– Женщину найдешь. С жилплощадью.
– Мне шестьдесят скоро.
– И что? А то женщин не знаешь. Набегут.
– Да, это они умеют.
От садовника Томаса жена ушла к пожилому профессору философии, сама поступила в университет, даже защитила диссертацию, из садовницы стала ученой дамой. Правда, впоследствии ее избранника-профессора арестовали за распространение детской порнографии, и семейная жизнь у новоиспеченной ученой дамы не сложилась. Но и садовнику от того легче не стало. Правды ради, не только она, но и весь колледж расстроился.
Едва мысли двинулись в направлении дружной семьи колледжа, как мимо прошел сам мастер колледжа, сэр Джошуа Черч, мужчина осанистый, краснолицый. Адмирал Королевского флота двигался враскачку, как свойственно морякам. Взгляд флотоводца, привыкший смотреть на серую гладь океана, не опознал в садовнике одушевленный объект, но задержался на капеллане и его собеседнике.
– Ну, что ж, решение принято, – сказал адмирал расстриге, – соответственные распоряжения отданы. Желаем удачи.
Насчет «попутного ветра» адмирал не прибавил ни слова, поскольку службу нес не на парусных судах. Он сказал обычную в таких случаях фразу: «Приятно было вас здесь видеть. It was nice seeing you here», – и двинулся далее.
– Ты посмотри на него. Вот он, хозяин жизни, – рассуждал Томас, глядя вслед шелестящей мантии. – Этот парень и на Фолклендах воевал, и в Ираке отличился, и в правительстве посидел… – Классовая ненависть – чувство, которое признали анахронизмом – колыхнулась в голосе садовника.
– Известно, куда ты едешь? – спросил капеллан Бобслей. – На родину едешь, разве не так?
– На родину, – он был рад, что беседа ушла в сторону от Черча.
Основным принципом обучения в Оксфорде является устранение генеральной посылки. Требуется увести рассуждение от общего к частному, показать ошибки в деталях и сделать бессмысленным обобщение. Ну, для чего знать, что дважды два – четыре, если мы толком не понимаем, что такое «два»? К чему погоня за результатом, если в слагаемых нет уверенности?
– А вот и герой дня! – К ним приблизились два аккуратных человека, одинакового роста и одетых почти одинаково, их можно было принять за родственников, настолько прилежно второй копировал жесты и интонации первого. То был профессор германистики и славистики (дисциплины иногда совмещают) Адам Медный со своим аспирантом Иваном Каштановым, немолодым русским юношей, решившим писать диссертацию по Ницше. Каштанов был из тех немногочисленных российских аспирантов, что не являются сыновьями олигархов; приехал с Урала, из города Челябинска, и каждый день выражал признательность колледжу и лично профессору Медному. Тихие жесты Каштанова, негромкий голос, невыразительное лицо – все это мешало запомнить аспиранта; мешало даже его научному руководителю.