Сторож брата. Том 1 - стр. 55
Существует, тем не менее, досадная разница между «номенклатурой» и «дворянством»: разница в том, что номенклатура не передает привилегии (дачи, посты, чины, ордена и квартиры) по наследству, а вот дворянство свои сословные привилегии по наследству передает. И даже не имеющий титула западный богач передавал свои яхты и поместья по наследству. И даже менеджер среднего звена «Бритиш Петролеум» мог передать скромные миллионы детям, а советский чиновник – не мог. Таким образом, «плюралистическая олигархия» (высшая точка развития западной демократии) обладала привилегиями перед советской «номенклатурой» (высшей точкой развития социалистического общества). Мог ли смириться с таким положением дел оскорбленный российский чиновник? В его лице была унижена вся страна: на примере номенклатуры мог оценить свое бесправное положение и советский интеллигент.
– Профессор вашего уровня, – говорили Роману Кирилловичу Рихтеру, – имеет в Бостоне особняк с бассейном! Вас не ценят в вашей стране!
Роман Кириллович, старший брат Марка Рихтера, московский профессор, специалист по русской культуре девятнадцатого века, отмахивался: ему, воспитанному на идеалах бескорыстных просветителей, было все равно – в каком особняке живет профессор в Бостоне.
– Вы лукавите, Роман Кириллович, неужели вы не замечаете, в какой помойке и нищете мы живем?
– Разве Диоген жил лучше?
– При чем тут Диоген?! – восклицали осведомленные граждане. – Вот журналист Цепеш эмигрировал на Запад, теперь работает на «Радио Свобода», у него пятикомнатная квартира.
– Какой еще Цепеш?
– А надо бы знать! Человек нашел себя!
– И что же нашел журналист Цепеш? – презрительно цедил Роман Кириллович. Оглушительная бедность делает неуязвимым даже для зависти.
– Цепеш разоблачает русскую культуру, издает журнал «Дантес»!
– Не желаю разоблачать русскую культуру! – старый профессор тяжело морщился. – Какой-то… – Роман Кириллович не использовал бранных слов, поэтому шевелил губами, подыскивая нужный оборот, – некий позер издает журнал, названный в честь убийцы Пушкина… Что за мода такая – плевать в свое прошлое? Зачем мне знать про это?
– Разве вам никогда не хотелось жить иначе?
– Разумеется, нет. У России имеется своя история.
– Неужели вам нравится все это: косые деревенские домики и церковные лампадки?!
– Как же вам, голубчик, объяснить простые вещи? Я занимаюсь историей своей страны. Вот брат мой убежал – в Британии отсиживается. А мне поздновато бегать.
Роману Кирилловичу достаточно было домашней библиотеки. То была огромная, собранная еще дедом и отцом библиотека, куда и он, и его брат (пока Марк жил в Москве) добавляли новые тома. Все поколения семьи Рихтеров жили вместе – квартиры хватало на всех, и библиотека была общей. Никто не считал себя обиженным теснотой: ведь хватало этой тесной квартиры на тысячи томов, а за каждой из книг стоял целый мир.
Семьи не стало, все разъехались; а книги остались. Роман Кириллович ночами читал. Около дивана скопилась стопка книг по истории России, старик протягивал руку, брал наугад. Надо всегда читать сразу десять книг, только так можно увидеть проблему. Тургенев хочет видеть Россию европейской, Данилевский и Трубецкой – евразийской, Соловьев – софийской, экуменической. А какая она на самом деле, Россия, этого не знает никто. Впрочем, думал старый ученый, никто даже не знает того, что такое «на самом деле». Может быть, никакого «на самом деле» и нет.