Сторож брата. Том 1 - стр. 40

Земельный вопрос волновал не только российских большевиков и мексиканских повстанцев; в финансовой политике оксфордских колледжей земельная рента составляет существенную статью доходов, так как колледжам принадлежат подчас огромные территории, сдаваемые внаем на столетия. Завистливые люди говорят, что если из кембриджского колледжа Сент-Джонс отправиться пешком в оксфордский колледж Сент-Джонс (это двести миль), то можно идти всю дорогу, не покидая территории колледжа. Есть колледжи победнее, есть колледжи побогаче, есть ультра-богатые, чей бюджет измеряется сотнями миллионов, но точной цифры никогда не скажут, как никто не скажет, какие именно инвестиции делают бурсары, каким образом пускают деньги колледжа в рост, владеет ли колледж Сент-Джонс или колледж Крайст-Черч островами в Атлантике, или то домыслы ревнивцев. Всякое может быть, на нашей скорбной планете случается разное, а деньги любят тишину и темноту.

Гормли, тот бурсар, что распределял комнаты в общежитии, был монастырским келарем, и сейчас Гормли тоже присутствовал в ризнице. Отставной полковник со стеклянным глазом сновал среди ученых воронов, останавливаясь то возле одной группы, то возле другой; полноценным собеседником ученым он не являлся, но и выказать небрежения к нему никто бы не посмел – проблемы с отоплением и электричеством волновали всех.

Что до отца-казначея, то старший бурсар колледжа был фигурой не менее значительной, нежели адмирал сэр Джошуа Черч. Сухой и высокий, бывший старший партнер юридической фирмы «Бейкер энд Маккензи», бывший директор парижского отделения банка «Ллойд», а ныне старший бурсар, Реджинальд Лайтхауз, в полном соответствии фамилии служил маяком в маневрах колледжа. Можно сказать, что свою флотилию адмирал Черч направлял, руководствуясь светом этого маяка. Практически всякий день достойные мужи проводили в совещаниях за закрытыми дверями, и даже во время ланча, пока прочие fellows воздавали должное гастрономическим экзерсисам французского повара, эти два неспокойных джентльмена сидели в дальнем конце обеденной комнаты, голова к голове, перешептываясь и рисуя на салфетках схемы. Подсесть к ним никто бы не решился, да, собственно, Реджинальд Лайтхауз, мужчина, лишенный показной вежливости, пресекал такие попытки. В таких случаях он устремлял на неожиданного соседа свой холодный взгляд и рекомендовал нахалу немедленно отсесть в сторону: «У нас деловой разговор». Единственным, пожалуй, кто был допущен в интимную атмосферу переговоров, был аккуратный Адам Медный; с присущей ему внимательной заботой он подносил к столику высокого совета то минеральную воду, то чашки кофе и бывал нередко третьим участником переговоров. Вот и сейчас Медный тихо скользнул по ковру к Черчу и Лайтхаузу, и меж ними зашуршал невнятный разговор.

Марк Рихтер с бокалом в руке двинулся по ризнице; пожал руку добрейшему Теодору Дирксу, гебраисту, который поспешил к нему с другого конца комнаты – просто для того, чтобы постоять рядом. Теодор не мастер утешений, он стоял рядом и скорбел. Марк Рихтер второй раз за день обменялся добрыми словами с капелланом Бобслеем, и тот уверил, что успел помолиться о брате. Затем среди групп танцующих гостей – перемещения священнослужителей во время литургии представляются прихожанам загадочными фигурами танца, но имеют строгий смысл – произошли изменения, и Рихтер очутился рядом с галеристом Алистером Балтимором, коего прежде успел оскорбить, назвав спекулянтом.